Хорошо по лугу бродить, вольно. Но порой совсем неожиданно в памяти всплывает жизнь в барском доме. Бывает, тянет туда пойти, чувство непонятное, тоскливое. Тянет, точно верёвкой. И нет сил противиться. Идёт Люба на барский двор. Из темноты смотрит в окна хозяйские. Туда, где жила когда-то. Смотрит на служанку новую, что барину прислуживает. На барина смотрит, на движения его и жесты. Порой и до того доходит, что и войти хочется, поздороваться. Сказать: «Вот она – я, ваша Люба. Что же вы, Иван Ильич, совсем обо мне не вспоминаете?»
Как подумается так, сразу со двора уходит. Не хватало ещё, чтобы увидели, как она под окнами околачивается. В хибаре своей ляжет на тюфяк, смотрит в потолок и думы разные думает. Отчего тоска одолевает, не поймёт.
– Ну что, девки, что у вас тут вкусненького будет для Гриши кучера? Я ведь все ноги лошадиные истоптал. Чуть с голоду не помер, пока по хозяйским делам ездил с управляющим, – Гришка был разговорчив как всегда.
– Расскажи, Гриша, что там вообще? – Груня накинулась с расспросами.
– Да там такое, что вам и не снилось. Слыхал я, девки, – он обернулся на дверь, – будто сам царь подписал два указа. О том, чтобы применить наказание к нескольким помещикам, что своих крестьян истязали. Будто суд был, и сослали тех помещиков прямо в Сибирь. А сделали это для того, чтобы все другие помещики о таком деле узнали. И чтобы им неповадно было крестьян наказывать.
Груня с Любой слушали, рты открыв. Так интересно Гришка рассказывал. Он набирал полную ложку каши, заталкивал в рот и пытался говорить. Груня подливала ему взвару, чтобы не поперхнулся, и снова подперев рукой голову, становилась у стола.
– А давеча на постоялом дворе так вообще историю слышал от слуги одного богатого очень барина. Мол, ни богатства не спасли его, ничего, сослали на каторгу, высшим судом присудили. А отчего, знаете?
– Ну?
– А оттого, матушки мои разлюбезные, – он повысил было голос, но Груня показала пальцем, чтоб потише, и Гришка немного тише добавил: – оттого, что девок крепостных портил безбожно.
– Ах ты, – Груня посмотрела на Любу, та покраснела. – И что?
– Что, что – на каторгу сослали барчука. Вот что.
Все переглянулись. Люба взор потупила, повернулась и занялась морковкой в дальнем конце кухни.
– А откуда ж царь узнал про такое? – Груня не унималась.
– Так, видно, девка одна грамотная у них там отыскалась, или попросили кого и письмо царю-батюшке написали – жалобу. И представь, дошло это письмецо до самого царя, он лично и распорядился наказать помещика по справедливости.