— Ладно, ладно. Это был мой отец, — она вздохнула. — Я уверена, тебя не удивит то, что он тоже был художником, и довольно хорошим. Но у него были мечты стать великим, чего так и не произошло, и это в конечном итоге сделало его ожесточённым и просто старым и злым, — она посмотрела на грудь Лукаса, потому что так было легче говорить об этом, когда она не смотрела прямо на него. — Он был очень темпераментным и властным. Бывало, когда работа шла плохо, он становился сверхкритичным, и, конечно, срывался на нас с мамой, потому что мы были ближайшими мишенями, — ее палец двигался, рисуя узор на его коже. — Забавно, когда я была маленькой, он учил меня рисовать, и ему нравилось, что я так похожа на него. Но когда я повзрослела, с деньгами стало сложнее, и он не смог продать свою работу… ну, он начал разбирать все, что делала я. Не только мои работы, но и все остальное. Как я была неопрятна. Как я безнадежна в математике. Как я была некрасива. Как я была бездарна и ничего не добьюсь…, - она замолчала, боль все еще таилась в ней, как осколок стекла, который она никогда не сможет вытащить.
— Он говорил, как придурок, который ни хрена не знал, о чем говорит, — голос Лукаса был жестким, его руки снова легли на ее бедра, пальцы сжались, как будто он пытался впечатать свою убежденность в ее кожу. — Ты говорила Гриффину что-нибудь об этом?
Она пожала плечами.
— Он знал, что с папой было трудно, но… я никогда не рассказывала ему обо всем остальном.
В глазах Лукаса снова блеснуло серебро.
— А почему нет? Или есть что-то еще?
— Я не рассказала ему, потому что не люблю об этом говорить, — слишком много плохих воспоминаний. Чувствовать себя маленькой, уродливой и бездарной, на фоне блестящего отца, которого она когда-то обожала, насмехающегося над ее рисунками и делая замечания о ее некрасивости, как будто это не он подбрасывал ее и не ловил в воздухе раньше, когда она была маленькой. Ни разу не назвал ее своим прелестным маленьким закатом.
— Что еще, Грейс?
Она посмотрела на него.
— Зачем тебе все это знать? Почему это так важно для тебя? Это не имеет никакого отношения к прошлой ночи.
— Для меня это важно, потому что мне не нравится, что ты основываешь свою самооценку на какой-то ерунде, которую тебе наговорил отец.
— Вовсе нет, — теперь ее голос звучал оборонительно, и она это понимала. — Я не настолько жалкая.
Его пальцы надавили на нее еще сильнее.
— Расскажи мне об этом, Грейс, — затем он добавил, и в его голосе зазвучала напряженность, — я хочу это знать. Я хочу знать все.
* * *
Янтарные глаза Грейс расширились, и он подумал, что зашел слишком далеко, сказал слишком много. Но он ничего не мог с собой поделать. Голод, который он ощутил прошлой ночью, был таким же сильным и таким же безжалостным. И это больше не было на чисто физическом уровне.