Но она не отказала Лукасу. Она определенно не относилась к нему как к другу. Она обняла его за шею и поцеловала в ответ. Она выкрикивала его имя. Она позволяла ему делать с ней все, что он захочет.
Ты никогда не сможешь ему отказать.
Чувство вины внутри нее сжалось еще сильнее, вместе с ним закрутилась еще одна нить беспокойства. Если бы Лукас пришел к ней тогда, когда Гриффин был еще жив, сдалась бы она так же легко? Тогда она тоже не смогла бы сказать «нет»?
Она сглотнула, не желая даже думать об этом.
Потому что ты знаешь ответ. Эгоизм в вашей семье, знаешь ли…
Грейс перевела дыхание. Может, ей стоит встать с постели и просто уйти? Та картина не собиралась рисовать сама себя, и ей действительно нужно было вернуться к ней. Но, черт побери, его рука лежала прямо на ней, и если она не хотела его разбудить, то уйти будет проблематично…
Ее сердце бешено колотилось, а тело болело. Ей не хотелось думать ни о Гриффине, ни об отце. Не с Лукасом, таким теплым, таким близким и крепко спящим. И, возможно, сейчас самое время просто… посмотреть на него. Посмотреть, сможет ли она понять, что в нем было такого, что приводило ее в такое отчаяние каждый раз, когда он был рядом.
Грейс медленно убрала его руку и села, глядя на него сверху вниз. Он лежал на боку, его белокурая голова покоилась на другой руке, а простыня сползла до талии, обнажив великолепный торс.
У нее перехватило дыхание. Его тело было прекрасно, сплошные твердые мышцы и упругая золотистая кожа, испещренная тут и там белыми шрамами от старых ран. Его служба в армии явно не обошлась без инцидентов, потому что она сразу распознала пулевое ранение; у Гриффина тоже было несколько.
На плече Лукаса она заметила черные линии, а при ближайшем рассмотрении обнаружила ту же татуировку — скелет лягушки, что и у Гриффина на груди. Знак морских котиков. Она не могла удержаться, чтобы не протянуть руку и не проследить его очертания, жар кожи Лукаса обжег ее пальцы, а выражение его лица прошлой ночью жгло ее память.
Беспощадность. Дикость. Взгляд человека, который знает, чего хочет, и собирается получить это, несмотря ни на что.
Ее. Он хотел ее.
Дрожь прошла сквозь нее, сотрясая ее на уровне, который был глубже, чем просто физический. Это была дрожь земли, сотрясающаяся до самого своего основания.
Никто никогда не хотел ее так, как Лукас. Не с такой страстью. Не настолько сильно, чтобы отбросить десятилетние привычки, как пальто, которое он носил и от которого его тошнило. Не настолько сильно, чтобы смотреть на нее так, будто умрет, если не прикоснется к ней.