— Неудивительно.
— Почему неудивительно?
— Потому что ты чертов гений, вот почему.
Румянец залил ее прекрасное лицо.
— Я бы не стала заходить так далеко.
— Я бы так и сделал, — он переместил руки так, чтобы его большие пальцы могли погладить ее высокие, угловатые скулы, прослеживая мягкую кожу. — Думаю, я знаю, почему твой отец был таким придурком по отношению к тебе, Грейси.
Она наморщила лоб.
— О?
— Он ревновал.
— Ревновал? — повторила она, моргая. — Нет. Он был действительно хорош. Как он мог…
— Он только взглянул на твои рисунки и скомкал их. Выбросил их. Есть только одна причина, по которой он это сделал. Плюс…, - он выдержал ее взгляд, глядя ей в глаза. — Я ничего не знаю об искусстве, помнишь? Но в тот момент, когда я вошел в галерею, я понял, что ты особенная. Я знал, что ты не просто хороша, ты великолепна.
Ее щеки порозовели от удовольствия, а глаза были полны золота и огня, цвета его души. Цвета его сердца.
— Ну, может быть, и так, — ее голос был немного хриплым. — Но я все равно не могу попасть в муху на стене с расстояния в милю из этого дурацкого пистолета.
Он улыбнулся.
— Это правда. Ты хорошо рисуешь, Грейси. Но я лучше стреляю.
— Это не единственное, в чем ты хорош, — она усмехнулась и обвила руками его шею, выгибаясь всем телом. — Я могу придумать еще несколько вещей, которые ты умеешь делать очень хорошо.
Она не ошиблась. Было много других вещей, в которых он был хорош.
У него было более двухсот подтвержденных убийств. Он мог замедлить сердцебиение до тридцати ударов в минуту. Мог часами стоять неподвижно, чтобы остаться незамеченным. Мог сделать невозможный выстрел и попасть в цель каждый раз.
Да, он был лучшим в своем деле.
Но самое главное, он был лучшим в любви к Грейс Райли.
И это было единственное, что имело значение.
Эпилог
Вульф Тейт сунул «Глок» за пояс джинсов и быстро зашагал по улице, оставляя позади себя крики и вопли, эхом отдававшиеся в галерее. На улице было холодно, в ночном воздухе висел снег, дыхание вырывалось из его рта клубами пара.
Мимо пронеслась полицейская машина, но он даже не взглянул в ее сторону. В этом не было необходимости. Лукас увез Грейс, Оливейра умер, а он сыграл свою роль. Все было хорошо.
В конце квартала он завернул за угол, где у тротуара стоял длинный черный лимузин. Не колеблясь, он взялся за ручку двери и потянул ее на себя, прежде чем скользнуть в теплое, темное помещение.
Напротив него сидел мужчина, его голубые глаза были такими же холодными, как у Лукаса.
— Оливейра? — потребовал мужчина.
— Мертв, — Вульф откинулся на мягкое кожаное сиденье. — Как ты и просил.