Ей не очень нравятся люди, глядящие на ее работы, хотя она знала, что придется сделать это, если она хотела их выставить, и она, конечно, не хотела, чтобы первый же человек мог раскритиковать ее.
— Это я, — его голос звучал так же пусто, как обычно, но, когда он поднял на нее глаза, в них вдруг появилось что-то, чего она не узнала. Но это не тонкий слой льда делал его взгляд таким острым и холодным. Это было что-то другое. — Это я, не так ли?
В его голосе прозвучала требовательная нотка, как будто для него было жизненно важно узнать это.
Грейс вздернула подбородок, решив не показывать ему своего смущения или внезапной тревоги. Ей было все равно, что он об этом думает. Это был просто глупый рисунок, который все равно был не очень хорош.
— Да, — сказала она, встретившись с ним взглядом. — Так и есть.
— Зачем?
Вопрос прозвучал резко, как удар хлыста, и она чуть не подпрыгнула.
Злясь на себя и на то, что позволила этому подействовать на себя, она протянула руку за рисунком.
— Зачем я тебя нарисовала? Потому что захотела.
Он не отдал его ей. Только продолжал смотреть на нее, и в его глазах мелькнуло что-то непонятное. И, помимо воли, в ней зашевелилось восхищение. Она хотела подойти ближе, увидеть, что таилось в глубине его взгляда. Потому что это была какая-то эмоция, в этом она была уверена.
К счастью, в этот момент он снова посмотрел на рисунок, и его брови сошлись на переносице. Он казался почти загипнотизированным этим, что почему-то делало ее нелепую реакцию на него еще хуже.
Начав раздражаться, Грейс снова взмахнула рукой, чтобы взять рисунок, и на этот раз ей удалось выхватить его из его рук.
Он резко вскинул голову, его взгляд пронзил ее насквозь, пригвоздив к месту.
— Ничего особенного, — услышала она свой голос, слова почему-то сыпались, как зерно из прорехи в мешке с зерном. — Это просто глупые каракули. Это ничего не значит.
— Если это ничего не значит, то почему здесь разбросано еще десять листков бумаги?
Он их пересчитал? Вот дерьмо.
— Потому что я не смогла нарисовать все правильно, ясно?
— Не смогла нарисовать правильно что?
Тебя и твою красоту. Твой жар. Твою искру. Твою силу. Твои контрасты, о которых я не могу перестать думать.
Но она не могла сказать ему этого, просто не могла.
— Твою энергию, — сказала она вместо этого, несколько неуверенно. — В том, как ты бил по боксерской груше, была интересная… энергия, и я хотела посмотреть, смогу ли ее передать.
Его взгляд упал на листок бумаги, который она держала в руках.
— Какую энергию?
Грейс закусила губу. Ей было трудно говорить о своих картинах, главным образом потому, что половину времени она сама не знала, что пытается запечатлеть, пока сама картина не начинала обретать форму. Обычно это было чувство, которое вызывало его, чувство, которое она хотела исследовать. Но на самом деле она не хотела говорить ему об этом, потому что, во-первых, он, вероятно, не поймет, а во-вторых, чувства, которые он разжигал в ней, не были теми, о которых она хотела ему рассказать.