— Это как-то связано с Гриффином, да? — так и должно быть. Иначе зачем бы его дружку торчать здесь и наблюдать за ней?
Несмотря на прогресс, которого она достигла за последние полгода, едва она произнесла имя мужа, из-за горя ком застрял у нее под ребрами.
Черт. На самом деле она не хотела, чтобы это касалось Гриффина, потому что меньше всего ей хотелось обсуждать своего мертвого мужа с этой ледяной статуей, которая сейчас маскируется под мужчину. Особенно когда ей нужно было выйти и найти вдохновение для своей последней работы, чтобы уложиться в сроки выставки, которую она запланировала в галерее Крейга.
Ей потребовались месяцы звонков и уговоров, чтобы, наконец, заставить его позволить ей выставить свои работы, и хоть она знала, что это только благодаря каким-то смутным связям ее бабушки и дедушки, ей было все равно. Это будет ее первая выставка, воплощение ее мечты.
Не то, чтобы она рассчитывала продать много картин, потому что, видит Бог, сделать это как художник Манхэттена было почти невозможно. Важно было показать бабушке и дедушке, что они правы, веря в нее, а также показать средний палец ее покойному отцу, который вообще не верил в нее.
Глаза Лукаса слегка сузились, как будто он точно знал, что сделал с ней звук имени ее мужа. И все же, когда он заговорил, в его голосе не было ни капли сочувствия. Ничего, кроме льда.
— Да. Конечно это связано с Гриффином.
Отлично. Что ж, оставалась надежда, что она не будет чувствовать себя паршиво хотя бы один день.
Она вздохнула.
— Ладно, это может подождать…
— Нет, — отрезал он, не колеблясь ни секунды. — Это не может ждать. Мне нужно поговорить с тобой, Грейс.
Глава Вторая
Да. Можно официально заявить: Лукасу действительно не нравилась Грейс Райли.
Она стояла перед ним, скрестив руки на плоской груди, удивительно высокая для женщины и гибкая, а ее янтарные глаза были прищурены.
В ней не было ничего, что могло бы привлечь его, совсем ничего. И все же то чувство, которое охватывало его, было тем же самым, которое охватывало его всякий раз, когда он навещал Гриффина и Грейс, странное притяжение, которое он испытывал к ней.
Она была… золотой. И красной. И оранжевой. И розовой. Как пламя или закат, с ее глазами, длинными, цвета абрикоса волосами, в золотом платье, которое виднелось между краями ее кожаного плаща. Золото на щеках и носу, россыпь веснушек на бледной молочно-белой коже.
Он не понимал, почему его так тянуло к ней, и ему чертовски не нравилось, что она так легко заметила его через окно галереи. Цели не видели его, если он не хотел, чтобы его увидели. По крайней мере, так было, пока она не засекла его, и это его очень беспокоило.