«…У меня сегодня приступ молчания. Мрачно дуюсь в углу палатки, ребята посмеиваются. Да нет, ничего не произошло, просто надоела мерзкая погода — который день не могу влезть на тот самый лавовый купол, то туман не пускал, теперь дождь.
Дался же мне этот купол! К тому же снился дурацкий сон — с Биллом в главной роли. Маразм. Прямо не сон, а сентиментальный фильм. Билл обнимал меня в салуне на Диком Западе, лицом был слащав, что твой лимонадный Джо, и другой рукой держался за пистолет. Нет, за стакан виски, пистолет был за поясом. Дожила, дура романтическая! Тьфу ты, прямо зло берет! Ты зачем вообще сюда ехала? Капли нудно барабанят по брезенту, где-то в углу он не выдерживает, промокает, и струйка, тихо журча, бежит на спальник. В это уютное гнездышко мы забились все вчетвером — тут теплее, надышали уже. Джон и Билл смахивают с доски сырые шахматы, им надоело. Шеф уже третий час делает вид, что изучает карту — понятно же, что просто делает вид. Вроде бы звук барабанчиков смолк — неужели перестало поливать? Ага, зашевелились. Перешептываются. Решают все без меня, ясное дело.
Ну, вот еще новости — Шеф и Билл идут в рекогносцировочный маршрут вдвоем, а меня не берут, потому что я, видите ли, притягиваю дождь! Счастливые — натянули штормовки, сапожищи свои болотные, ружьишки похватали — и вперед.
Ага, теперь еще и Джон собирается на охоту. Ему не дает покоя несправедливость судьбы — половину горного барана, добытого в прошлый раз, сожрал орел. Соответственно, он зол на судьбу, на орла и на баранов. „Счастливо оставаться, Флэсси! — скалится он. — Про обед не забудь!“ — и исчезает в сером тумане. Ну вот, приветик. Опять все ушли.
Ну и хорошо. Мое время. Выползаю из палатки и сооружаю костерок. Тут холоднее, но веселее. Соберем мозги и подумаем, что мы вообще тут делаем».
Вы как хотите, а я верю в знаки судьбы, в ее подсказки, стрелки, как в «казаках-разбойниках». Мне было лет семь, я лежала в постели с ангиной и от скуки читала подряд Большой энциклопедический словарь. Стукнула входная дверь, появился папа, загадочный, веселый, поставил передо мной голубой глобус на черной ножке. Я, зачарованная тонким рисунком горизонталей на голубых и рыжих поверхностях, потребовала разъяснений. Краткий курс картографии был прочитан немедленно, и пока папа ужинал, я приучала зрение к тому, чтобы на месте красок и линий видеть крутые склоны и подводные впадины. С пространственным воображением все оказалось в порядке, глобус тут же получил статус волшебного предмета, свойства которого продлевались за пределы видимого. Вечером мы развлекались чудесным образом — раскрутить глобус и ткнуть пальцем в вертящуюся пестроту. Куда ты хочешь попасть? Я ткнула, замирая от восторга, шар остановился, я прочитала: «ючевская сопка». Папа сказал: «какая чушь!» и стал изучать поверхность. Два листа бумаги были наклеены на сферу криво, один чуть налезал на другой и закрывал первые буквы. Это была Ключевская. Мы потом еще долго крутили, попадая то в Альпы, то в Саргассово море, но запомнилась именно Ключевская.