У детей в голове всегда так — засядет что-нибудь, и не выковыришь. Уйдет в глубину и дожидается своего часа.
Преддипломная практика — конечно, только Камчатка! Бзик у нас такой, у троих на курсе — только туда. Можно было поближе — нам предлагали и Урал, и Казахстан, и Среднюю Азию. У нормальных людей один только момент выбора (единственного из возможных заманчивых вариантов!) таит в себе неизъяснимое наслаждение, ползанье животом по расстеленным картам, штудирование статей и разговоры с очевидцами. Но сладость предварительной фазы мы отсекли с фанатизмом, все усилия потратив на поиски сумасшедших начальников, готовых взять на себя обузу в виде студента-дипломника или, что еще хуже, студентки.
У меня хранится фотография тех времен — кадр, бесспорно, постановочный, но характерный — в крошечной комнатке МГУ-шной общаги, от которой в памяти остался только мучительный запах застарелого табака (свидетельство мужественности хозяев!), две задумчивые барышни мечтают о небесных кренделях на фоне карты Камчатского региона. Видимо, фанатичное упорство разжалобило фортуну, и варианты все же нашлись — у всех разные. Тем не менее летели одним рейсом — я, подруга Катя и еще один однокурсник, Женька. Подарки судьбы отличаются от обычной текучки сгущением невероятных случайностей — и первой неожиданностью стал сам полет. Тем же рейсом на Камчатку везли новобранцев, они заняли весь задний салон самолета, но их, видимо, пасли строгие командиры, так что солдатиков было не слышно, не видно во время десятичасового перелета. В переднем же салоне единственными пассажирами оказались мы трое. Бортпроводнице, трезво оценившей ситуацию, лень было греть положенный аэрофлотовский обед, и она лениво поинтересовалась, не устроит ли нас трехлитровая банка персикового компота. Мы, естественно, согласились, в чем нисколько не прогадали — Катькины родители нагрузили ее таким количеством провизии, что на троих было как раз нормально. Мы и поспать могли бы на свободных креслах, но это вовсе не приходило в голову, поскольку эйфорическое возбуждение, истерическую шутливость и нервную жестикуляцию совершенно не успокоил персиковый нектар. Мы производили столько бессмысленного шума, что пилоты мучились в догадках, что за пассажиры им достались на этот раз. Один из них вылез из-за двери, пожал липкие от компота руки (ложку нам, понятно, дать забыли) и пригласил в пилотскую кабину. Стеклянный нос ТУ обеспечивал шикарный обзор — можно было любоваться на проплывающую внизу живую топографическую карту или восхищаться переливами закатного пламени в облаках. Хозяева положения изо всех сил распушали хвосты перед московскими барышнями, даже разрешили подержаться за штурвал. Нахлобученные летные фуражки придавали нам красоты в собственных глазах, а Женька торопливо щелкал затвором «Зенита», ловя бесценные кадры.