И вдруг все сразу изменилось. Ветер будто закрутил в небе замысловатую дугу и рванул облака в сторону. Я оглянулась и ахнула. Вид был как с самолета. Над нами небо, но не голубое, а темно-синее, с ослепительным белым солнцем. Облака в три слоя, верхние — легкие и перистые, нижний слой — толстая ватная пелена под нами, а средние выписывают какие-то невероятные траектории, и в этой облачной пляске есть просветы, в такой мы и попали сейчас. Внизу в ватной пелене тоже есть „окно“ — под нами будто клок топографической карты. Долина Студеной, кекурники, лавовые потоки — все кажется чуть выпуклым, крошечным и выкрашенным в сине-зеленые тона. Невдалеке из облаков торчит белая вершина Зиминой. Вытаскиваем кинокамеру и фотоаппарат. Но это продолжается недолго — опять туман. Лезем выше. У меня подозрение, что место встречи мы уже проскочили, но молчу.
Впереди небольшая гряда. Билл пытается взять ее в лоб, но неудачно. Видя это, беру немного в сторону и вверх, добираюсь до какого-то гребня, и… дальше обрыв. Ничего не понимаю, туман опять расступается, и видно, что обрыв полукольцом уходит в обе стороны. Вдруг соображаю, что это — уже всё. Мы на краю соммы, у края кратера! Наконец-то я поднялась на вулкан! Даже не чувствую величия момента — до такой степени обалдела от радости. Ко мне поднимается Билл и смеется: „Флэсси! Ты первая взяла вершину!“ Стоим как зачарованные. К сожалению, вся кальдера по самые края будто налита молоком. Только слышен грохот обвалов, и в воздухе пахнет серой, как в химлаборатории. Когда туман местами рвется, становится виден молодой купол, черная громада внутри „блюдца“. Кое-где он дымится, из него бьют желто-белые струи газов. Он очень крутой, его стенки все время осыпаются, он дышит. Практически Безымянка находится в состоянии постоянного извержения. Но лава его так густа, что еле-еле выдавливается, как из тюбика, сразу затвердевая, и с купола постоянно сходят раскаленные лавины. Подходить к нему нельзя. Да мы все равно не сумели бы спуститься в кальдеру по отвесной стене. Попасть в нее можно только со стороны сейсмостанции, там, где край внешнего кратера вырван взрывом 1956 года. Так и стоим — балансируя на остром гребешке над обрывом и ловя момент для съемки. Высота — три тысячи. Значит, мы взяли превышение больше двух! Я страшно довольна „жизнью и собой“. Все радости сразу — Камчатка, восхождение и рядом улыбающийся Билл.
Вдруг слышим, кто-то подает голос. Теперь ниже виден злополучный купол, который мы проскочили, а на нем — Шеф. Теперь он лезет к нам. Пока ждем его, я успеваю совершенно продрогнуть, стоя на снегу в резиновых сапогах. Мы разговариваем. Я жалуюсь на боязнь высоты, которая так мешает в горах. Я даже на самолете боюсь, но Билл смеется: „А ты не бойся. Думай, что это я тебя держу. Ведь я тоже самолеты делаю“.