Цветная Триодь (Кекова) - страница 3

2
Тяжело тебе говорить: «прости» —
дни твоей любви, как вода в горсти,
утечёт меж пальцами, утечёт…
Что другим позор — то тебе почёт,
что другим убыток — тебе улов —
несказанный смысл в паутине слов.
3
Строя в небе город, снуют стрижи,
и цветут, как сон, васильки во ржи.
Пусть в воде светло, а в земле — черно,
но твои слова — как в руке зерно.
Прилетит синица из дальних мест,
где с колодцем рядом — дубовый крест,
а с рябиной жаркой — прохладный клён,
где детей головки светлы, как лён,
так светлы, что, кажется, час пробил
выходить усопшим из их могил.
4
— Но легко ли миром повелевать? —
спросишь ты у леса, земли, реки.
Прилетит синица зерно клевать,
пить святую воду с твоей руки
прилетит прозрачная стрекоза,
приползёт заботливый муравей —
и твоё лицо обовьёт лоза,
позабытый царь голубых кровей.
Вот и жизнь прошла, как короткий день,
отгорел закат — впереди темно,
и, уже не жалуясь на мигрень,
обнажил колодец сухое дно.
Там блестит монетка — последний знак,
что любовь в душе оставляет след,
а душа летит в тот слепящий мрак,
где уже ни жизни, ни смерти нет.

* * *

Это — ты, похороненный заживо,
говоришь глинобитной стране
слово — пуха белее лебяжьего,
тяжелее, чем камень на дне,
легче облака, ангелом тканного,
крови жертвенной горячей…
Это — жизнь, обретённая заново
у семи чудотворных ключей.
Но, покуда из сил ты не выбился,
знай, что эры иные грядут:
пирамиду над чучелом ибиса
египтяне опять возведут.
Возведут с аккуратностью жреческой,
маскируя священный испуг, —
и на флейте, на дудочке греческой
заиграет последний пастух.
Если б был ты доверчивым юношей,
что б у Господа ты попросил?
У могил, перекрёстков и пустошей
выбивается время из сил.
Пляшут стрелки, качается маятник,
зеленеет небес бирюза,
а в душе твоей грешник и праведник
смотрят пристально Богу в глаза.
И, знакомый со смертью отсроченной
из молитв разведёнок и вдов,
дышишь небом, землёй развороченной
и водой Патриарших прудов.

* * *

Не хватай на небе коня за холку —
там, внизу, упорные ходят слухи:
если только сделаешь в небе щёлку,
сквозь неё полетят молодые духи.
И тогда тебе не к жокейским гетрам
привыкать, мой друг, —
к похоронным дрогам…
Словно прах,
носимый астральным ветром,
по воздушным будешь лететь дорогам.
Будешь трогать стёкла
избы крестьянской,
словно веткой клёна стекло царапать,
что тебе подарить, сироте казанской —
пиджачок потёртый, рязанский лапоть?
Молодая ива дрожит от гнева —
мол, не зная броду, не суйся в воду!
Ты её не слушай — ведь только небо
ограничить может твою свободу.
Может только небо в разводах бледных,
потому что небо — всему основа…
Для богатых слово —