Красавица и Холостяк (Саймон) - страница 14

— Я… — её взгляд устремился на точку где-то над его плечом, еле заметная морщинка пересекла лоб.

— Посмотрите на меня, — тихо приказал мужчина. Со слабым вдохом и едва заметным поворотом головы, она вернула ему свой взгляд. — Это ваш выбор. Ваше желание. И никого больше. Я хочу провести с вами вечер, наслаждаясь спектаклем на Бродвее и больше узнать о вас за ужином. Я бы желал, чтобы вам этого хотелось, тоже. Да или нет, Сидней.

Она неподвижно смотрела на него, и, на мгновение, он засомневался, а не слишком ли сильно он давит. Сидней казалась обескураживающим сочетанием силы и ранимости, чувственности и сдержанности. Даже в то время как она спокойно выдерживала его взгляд с проблесками тени сомнения в глазах, он не имел понятия о её возможном решении.

Затаив дыхание, он ждал решения Сидней. Убеждая себя, что его планы всецело зависят от этого ответа... а вовсе не потому, чтобы он хотел ее желания провести с ним время.

Чёрт подери, он ведёт себя как девчонка. В следующий раз, лучше будет пригласить её на свидание запиской, чтобы потом увидеть — да, нет, или возможно.

— Да или нет, Сидней, — повторил он, потребность узнать ответ придала его голосу твердость.

Секунда напряженной тишины.

— Да.


Глава 4


— Какого чёрта ты вытворяешь? — шептала Сидней своему отражению в полный рост в трёхстворчатом зеркале следующим вечером. Слегка дрожащими руками она провела по талии и расшитому бисером поясу своего вечернего, в пол, чёрного платья. Отвергнув пять подобных нарядов, она остановилась на этом. Длинные рукава и длина были идеальны для октябрьского вечера и кондиционированного воздуха театра, в то время как украшенный бисером же каплевидный вырез глубокого декольте, отвергал причастность к гардеробу Мортиции (прим.: Мортиция Аддамс — персонаж черной комедии «Семейка Аддамс», созданной художником Чарльзом Аддамсом. Мать семейства). Платье заявляло — да, я для этого свидания, но, отнюдь, не для случайных связей… или визита в морг.

Отлично.

К нервозности прибавилось легкое ощущение тошноты.

Застонав, она отвернулась от зеркала, не желая обнаружить возможные изъяны: а если цвет будет тусклым, материал обтягивающим, бёдра — слишком широкими, задница огромной, и развернулась обратно.

Это было безумием. И, должно быть, самой абсурдной вещью за последние четырнадцать лет жизни. И ещё раз, о чём же, чёрт возьми, она думает?

Вот именно, что. Она совсем... она совсем не думала.

На этот раз, взгляды её отца, матери, Тайлера, или любого другого из их избранного социального круга, не затмили её собственных желаний. На этот раз, она не стала цензором своих действий, руководствуясь чужими правилами и страстями.