Главнoе, чтo напряг был в самoм начале, пять лет раньше и шесть лет назад. Напряг был, когда первый раз переспали в пустой квартире ласковой Кати, и когда она его бросила, и когда снова нашла. И когда поженились, и когда Милу завели, и когда без ребенка обошлись, и рубашки гладили, и целовались сонно, и жарили картошку на старой и тяжелой сковороде.
Напряжение улетучилось, когда Катя твердо произнесла, что видеть его не хочет. Ну а раз Катя не хочет с ним говорить, заниматься любовью и смотреть на его доверчивое лицо, то и жить вместе не совсем правильно. В таких случаях правильнее жить порознь, железно сказала Катя. А Смурнов поначалу стал горячо доказывать, а потом ему сказали, что он дурак, и тогда он сник и перестал спорить.
Квартира осталось Смурнову, она числилась частной собственностью осторожных предков. Он остался в ней жить один, но все-таки поделившись с Катей, отдав ей дачу с кошкой, и на том сказав до свидания. Лучше уж прощай, усмехнулась Катя.
Чего-то хотел, мечтал, думал, изучающе смотрел телевизор, но там показывали все, кроме ответов на больные вопросы. Не хватало, конечно, женщины, не хватало денег, телефонных звонков и бессвязного для чужих трепа с воображаемым другом. Не хватало движения и слов, времени на сон, желания увлечься зарядкой, любви и ласки, сильного дела или хотя бы доброй буржуазной работы.
Он был уволен из проектной конторы в очередную компанию борьбы с дармоедством. Чуть не рыдал в жилетку сердобольных коллег. Но обошелся без них, плакал дома в уединении. Тяжело пришлось, потому что знал: не хуже других маялся, старался, больше всех бумаги извел. Но не ценило начальство деловые потуги.
Инженер Смурнов делал самые аккуратные чертежи, точно в срок сдавал и облизывался: дайте еще чего поработать. Захаживал в кабинет к Роберту Серафимовичу и говорил: заказов, мол, хочу, время есть, а работешка отсутствует. Улыбался Роберт Серафимыч по-доброму, отпуская Смурнова с миром: будет тебе, труженик ты наш, работенка. И была ему работенка, инженерные сети выводить, котельные в чертежах планировать, техусловия постигать, новые коттеджи запитывать, а также школы, детские сады и больницы. Обозначал заземления, соображал над амортизацией. Ломал карандаши и стирал в пыль резинки. Гробил вечера. Он экономил для России большие деньги вдумчивым и умелым трудом. Вот тут-то Смурнова и выставили за дверь!
Ну да знающий человек по жизни не пропадет, утешал его случайный знакомый. И позвал Смурнова в "Энергоснаб". Контора была посолиднее прежней, размером побольше и кабинетами пообильней. И слыла почти что рентабельной. Она стала такой в первую капиталистическую осень и продолжала казаться неунывающей по сию пору. Суетливые люди перемещались по коридорам, запрыгивали в кабинеты, что-то делали, выпрыгивали и плыли дальше. Где-то за ворохом бумаг шелестели денежные потоки. Мало кто их видел, но они подсознательно ощущались. Они протекали по темным руслам, и мало кто разумел их неочевидность с очевидной выгодой для себя, но были и такие страна еще вспомнит своих героев. Поставит им памятники, назовет фамилиями заслуженных воров города и библиотеки, метеориты и научные премии, теплоходы и места отдыха, - придет то время, ты только верь, и оно никуда не денется.