- Ты не отнекивайся, - наставительно сказал прокуратор. - Ты как есть говори.
- А чего говорить? - не понял Смурнов. - Сам, наверное, видишь.
- Я-то вижу, - хохотнул Пилат. - А ты, осленок мой?
- Иди-ка отсюда.
- Сейчас пойду, - согласился он и тренированно ударил кулаком в грудь собеседника.
- Я исправлюсь, - пообещал Смурнов.
- Я знаю, - задумчиво сказал Пилат, поглаживая костяшки. - Я все знаю, Смурнов. Я не просто верю, что ты исправишься. Я уверен в этом, потому что с юности наделен знанием. Но легкого мордобоя ты заслужил, невзирая на грядущее исправление.
Он бил Смурнова, трепал, валял, ронял его на пол и вытирал Смурновым подножную пыль. Затем ставил на ноги и головой выстукивал на стене боевые марши. А затем снова бросал вниз, начиная трепать и валять.
- Уйди, - хрипел Смурнов.
- Неужели сам не можешь ничего сделать? - изумился Пилат. - Подумай, осленок мой. Авось чего и надумаешь. А не надумаешь, как пить дать порешу. В воспитательных целях. Так что постарайся, а то придет осленку полный стабилизец.
Сознание взорвалось и рассыпалось.
А затем мгновенно собралось в необычайно яркую и плотную точку.
Смурнов осознал, что его готовятся порешить, умертвить росчерком кулака. Забить и поставить точку. Пилат любил убивать и родился мастером своего дела. Он не шутил. Он знал, как одним движением выбить из человека дух. И он хотел применить свое знание. Хотя и играл спасением, ломая трагикомедию кошкимышек: подумать. Смурнову до безумия захотелось жить. Никогда в жизни он не догадывался, как упоительно ходить, видеть и засыпать. Никогда в жизни он не понимал, как здорово жить. Впервые он страстно чего-то захотел, пока - ничего, просто жить, не умереть, остаться в следующей минуте, растянуть себя на год, два, десять.
Сначала Смурнов понял, что выход есть.
И только через секунду понял, какой.
И проснулся.
- Во бля, - провозгласил клетчатый, сидя на краешке смурновской постели. - Беспокойно спишь. Наверное, к большим переменам.
- Что вы у меня делаете? - смущенно спросил он.
- Почему у тебя? - рассмеялся довольный. - Я на своем месте. Это ты на чужом. Был бы у тебя дом на Лазурном берегу в Каннах, спал бы там с девушкой, а тут я, без спросу и приглашения. Сидел бы как сейчас на кровати, болтал ногой, нес всякую муть. Тогда бы ты возмутился и железно спросил: что ты, поганец, делаешь? Я бы сразу устыдился и покинул чужую собственность. А пока я у себя, а ты у меня. Не совсем у меня, конечно, поскольку моей собственности тут нет. Но у меня больше прав заходить в здешние комнаты. Понятно, Леша?