— Ну и что потом? — спросил генерал. — Что потом будет? Не знаете? Вот и я не знаю. У вас что — есть такая партия, как у Ленина? В которой Дзержинские и Бонч-Бруевичи? У вас есть специалисты, которые встанут за руль? Организаторы, менеджеры, специалисты? Вы не обижайтесь — но те, другие, которые до вас — у них же срока, отсидки, ссылки, каторги были. Вот вы, пройдите через то же самое, что они — у меня ведь книга любимая — рассказы Зощенко про Дзержинского, как он товарища умирающего на себе носил на прогулки в каземате — закалитесь, как те, и вот когда мусор отсеется от вас, станете вы как те, первые, людьми из стали — вот тогда власть и берите. А пока — вы уж не обессудьте — буду псом цепным за власть этих поганцев, а вас сажать и гнобить.
Он снова замолчал, явно ожидая реакции от Кати. Но та молчала. Так продолжалось довольно долго. Генерал надел фуражку, поправил китель. Сухо сказал:
— Можете идти. И разговора этого не было.
Катя поднялась с пластиковой табуреточки и ни слова не говоря вышла из подсобки.
* * *
На улице начинался дождь. Она была на полпути к дому, когда рядом неожиданно раздался резкий визг тормозов. Слева от Кати остановилась огромная черная машина, похожая на катафалк. Сбоку открылась дверь и кто-то сказал из темноты:
— Давайте до дому довезем, не стесняйтесь, Катя, садитесь.
Естественно, к чужим людям Катя никогда бы в машину не села — с нравственностью в Гадюкино было строго — однако обращение по имени показало, что данное приглашение можно рассматривать как продолжение всех предыдущих встреч сегодняшнего вечера — и Катю разобрало элементарное любопытство. Именно поэтому она забралась в машину без малейших колебаний.
Напротив нее сидел небольшой полноватый человечек с лицом, напомнившим ей игрушку из детства — Неваляшку. Такой же округлый и с детскими кучеряшками на голове.
— Катя, мне показалось важным сказать вам буквально пару слов, уж извините за столь бесцеремонное приглашение, — сказал человек, когда машина тронулась.
В салоне автомобиля было много различных приборов, пахло кожей и дорогим одеколоном. Человек нажал кнопочку какой-то стерео — или квадро? — системы. И отовсюду полился тихий, но приятный звук и голос на английском запел:
Sweet child in time
You’ll see the line
The line that’s drawn between
— Я эту песню, Катя, впервые услышал в вашем возрасте — и до сих мурашки по коже, — сказал человек. И на секунду замер, вслушиваясь в тревожную музыку — словно смакуя дорогой коньяк.
— Увы, — он тряхнул головой, словно отгоняя колдовское наваждение, лившееся из невидимых колонок — все очень плохо. Вы даже не можете представить, что происходит. И если бы вы знали…