.
Здесь мы позволим себе немного остановиться. Ранее уже говорилось о том, что Франциск не получил духовного руководства в молитве (что крайне необходимо для нормальной духовной жизни); образ же молитвы создавал (или, лучше сказать — сочинял) себе сам. К какому же духовному состоянию он пришёл? Для ответа на этот вопрос мы проведём параллель и выделим общие черты в молитвах Франциска и буддийской медитации.
«Однонаправленная медитация характеризуется концентрацией сознания на одном объекте и называется Шаматха... Замечательные свойства состояния Шаматха таковы, что когда оно достигается, сознание и тело проникаются радостью и блаженством, безгранично превосходящими радость от любых мирских удовольствий... Для медитации Шаматха требуется один объект, на котором концентрируется сознание... В качестве такого объекта лучше всего взять образ Будды... Это живой Будда, он не столько источает свет, сколько любит вас. Вы ощущаете исходящие от Будды любовь и сострадание. Это очень важно: ощущать любовь, которая на вас нисходит... Мы имеем четыре этапа медитации: поиск, реальное видение, удержание и собственно состояние медитации (то есть удержание в расслабленном состоянии)... Если вам удалось взрастить бодхичитту [любовь и сострадание], то вы становитесь сыном Просветления, Буддой»144.
Подобная медитативная практика, полностью исключая основу основ христианской жизни — покаяние — направлена исключительно на себя: человек для того и занимается медитацией, чтобы получить удовольствие и наслаждение. Чувствуя себя достойным «радости и блаженства», медитирующий обретает в своём делании полное самоудовлетворение, отчего и происходит «самообожение» — без Бога и помимо Его воли. Удивительным образом метод, используемый Франциском, напоминает нам подобную практику буддизма — учения, несовместимого с христианством; напоминает, поскольку движимы и тот и другой одним духом — духом безудержной гордыни. И если принять во внимание ещё и искажённое, трансформированное учение о личности, имеющее место в католицизме, то станет совершенно понятным, отчего Франциск «почувствовал себя совершенно превращённым в Иисуса» — превращённым не по благодати, к которой призваны все мы, а по естеству — ощутил себя богом в самом существе своём.
После того, в конец прельщённый своею молитвою, ассизский подвижник не заметил того богохульства, которое предстало его взору: он увидел пригвождённого ко кресту серафима145 — богохульства, ибо только так можно расценивать ту насмешку над величайшим таинством боговоплощения и искупления рода человеческого, по которой на место Творца и Искупителя встаёт его творение... Буря чувств — земных чувств — охватила нашего героя, и после этого «на теле [его] явление это оставило образ и чудесно запечатлённые следы страданий Христа, ибо тотчас же на руках и ногах Франциска начали показываться как бы гвозди; казалось, что центры рук и ног были как бы пронзены этими гвоздями... На правой же стороне груди сделался виден след от удара копьём, подобный шраму, — след воспалённый и источающий кровь, которая проступала на одежде...