– Она не гуляет, – сказал таджик, – я ее знаю. Когда у нас общий выгул, она всегда в вольере сидит – боится. Другие собаки ее обижают.
Я так надеялась, что вдали от лая и агрессии Ева воспрянет духом и согласится пойти со мной. Я бы показала ей осеннюю траву и желтые листья, мы бы побегали по дорожкам парка, она бы отдохнула от этого постоянного жуткого страха, висящего над приютом. Но Ева окаменела от ужаса. Такую вот каменную собаку мы на руках отнесли обратно в клетку.
Сидя возле нее на корточках, я чесала ее за ухом, а она нюхала, нюхала, нюхала: мои колени, щеки, шапку, куртку, потом положила морду мне на ладонь.
Казалось, сердце завязалось узлом – я почувствовала сильнейшую жалость. Но не к собаке, а к себе восьмилетней, в лагере, вдалеке от дома, где меня обижают незнакомые дети, где нет никого родного, а смена только началась, и родителей я увижу очень нескоро. Каждый вечер перед сном я плачу, пишу маме с папой письмо и плачу. Слезы падают на бумагу. Я не вытираю капли – пусть мама с папой посмотрят на эти кляксы и поймут, как мне плохо. В начале письма приветствие, вопрос «Как у вас дела?», а дальше одно и то же: заберите меня, мамулечка и папулечка, умоляю, мне здесь плохо, заберите меня домой, мои дорогие и любимые, пожалуйста, заберите, пожалуйста! Могли бы вы меня забрать поскорее, я очень хочу домой, я не могу без вас жить, я очень скучаю! Заберите меня, я очень-очень вас прошу.
Об этих письмах я не вспоминала много лет, а сейчас, в грязной клетке, рядом с приютской собакой, вспомнила. Это была не собака, это была я – совершенно одна в пионерском лагере.
Пришло время общего выгула. Парень открыл все вольеры, собаки ринулись в загон. Ева осталась в своем углу.
– Мы ее выпускаем иногда, надо, чтобы все зашли, тогда ее выпускаем, – объяснил таджик.
Пока я знакомилась с Евой, операторы сняли все необходимое и мы засобирались домой. Напоследок я взяла у Леши камеру. Наконец‐то все совпало: и выгул, и погода, и освещение. Я встала перед металлической сеткой, за которой в длинном проходе гуляло несколько сотен собак, направила объектив в их сторону, сфокусировалась и свистнула. Собаки повернулись, я нажала на кнопку затвора и сняла тот кадр, который потряс, вдохновил и заставил действовать. Эту фотографию можно долго рассматривать, над ней можно много думать, она полна смысла и вопросов.
– Интересно, как люди выбирают собаку в приюте? – спросила я Лешу. – Тысяча собак, и все смотрят на тебя с ожиданием. А надо выбрать только одну. Ну, допустим, ты хочешь рыжую собаку. Хорошо, черных и белых загнали в вольеры, осталось триста рыжих собак. Ты хочешь нестарую собаку. Отлично, загнали всех, кому более пяти лет, перед тобой двести рыжих молодых собак. Однако ты хочешь добрую собаку. Договорились, убрали двух злых псин. Осталось сто девяносто восемь рыжих молодых добрых собак. Как узнать среди них свою?