— Что случилось? — снова задал я вопрос.
— Ты помнишь, как приходил в себя? — спросила она вместо ответа.
— Я приходил в себя? Я долго болею? — забеспокоился я.
— Четверо суток. И да ты приходил в себя. Требовал пить и есть. Я тебя кормила и поила, а после ты снова отключался. Ты был горячий как головешка, — она провела рукой мне по правой щеке.
— Вот тебе и жемчужина. У меня ничего не отвалилось? — попробовал пошутить, но попал в точку.
— Не отвалилось, но ты изменился. Прости меня Коля, если сможешь. Если бы я знала, я бы ни за что не предложила их есть, — на ее глазах появились слезы, и они точно не были первыми за эти дни.
— Изменился? — я потянулся к собственной щеке, что бы потрогать и замер глядя на правую руку.
Ладонь вместе с ногтями и предплечьем приобрела синюшный оттенок и покрылась сеткой вылезших наружу вен и сосудов. Увиденное погрузило меня в какую–то прострацию, но это не помешало поднять левую руку. Она была далеко не такой же. Кожа синюшной была лишь местами. Какая–то корка покрывала тыльную сторону левой ладони и предплечья. Вокруг нее расположился участок пергаментно серой кожи с морщинами. Он представлял собой переход от синюшной кожи к коросте. Вдобавок рука обзавелась набором толстых ногтей немного напоминающих уплощенные когти не слишком сильно изменившегося зомби.
Ногти сделались не только гораздо толще, но и, по всей видимости, стали значительно прочнее. И думаю не только на левой руке. Маникюрными ножницами их подрезать теперь будет проблематично, но в принципе, наверное, все же можно. Это на правой. А на левой руке эти копыта придется стачивать или спиливать и отнюдь не пилочкой для ногтей, а каким–нибудь серьезным напильником.
Машинально попробовал убрать коросту с руки и понял что это моя новая кожа. Толстая, грубая, не красивая и по тактильным ощущениям похожая на кожу крокодила. Помимо новой кожи с крокодилом меня роднила и часть зубов сменившихся на клыки. Понял что во рту что–то не так и, ощупывая языком, насчитал пять клыков слева на верхней челюсти и четыре на нижней. Остальные зубы вроде были нормальными и эти не торчали и не мешали. Возможно, если не улыбаться слишком широко их никто и не увидит.
Я так и молчал, крутя перед лицом обе ладони, сравнивая их, и щупая языком клыки, а Блонда утирала бегущие по щекам слезы и говорила.
— Наутро после того как мы съели эти проклятые жемчужины, ты не проснулся. Я думала, просто устал, и дала поспать тебе подольше. Приготовила завтрак и стала тебя будить, а ты горячий. Я испугалась, не зная, что делать. А потом ты стал потихоньку изменяться. Делаться похожим на мертвяка. Я так испугалась, что чуть не убила тебя. Не знаю, смогла бы или нет, но к счастью ты очнулся и потребовал пить в первый раз. Я напоила тебя живчиком и простой водой. Ты снова вырубился. Я решила тебя не убивать. Будь что будет. Пришлось оставлять тебя и выходить за водой. Я страху натерпелась море. Потом живчик стал кончаться, и пришлось думать, где его брать. А вокруг никого кто бы подсказал. Я нашла водку и, подумав, положила в одну посудину виноградину, а в другую горошину. Виноградина уже через несколько минут растворилась с каким–то осадком. Я его отфильтровала и развела водой. Получился живчик. Им и отпаивала тебя. Сама себя пить едва заставила. Как вспоминала, откуда это взято, так блевать тянуло. Горошина лежала в водке минут 20, но не растворилась и ее я вынула. Для чего она так и не знаю. Потом консервы тоже кончились, и пришлось искать пищу, а еще вокруг ходил кто–то страшный. Это, наверное, когда–то была собака. Я видела следы вокруг холма и слышала, как она скреблась в дверь. По следам вроде нормальная, но она урчала как те зомби. Я слышала. Тогда сидела тихо и надеялась, что ты не очнешься в такой момент. Хорошо, что она ушла и больше не приходила, — девушка закончила скороговорку.