Кир нервно ерошит волосы:
— Это довольно длинная история. Но если объяснить коротко и понятно, то скажем так — мир не без добрых людей. И Сказочный — тоже. Поэтому тебе нужно как можно скорее собираться и валить отсюда. Пока твой муженёк не решил, так сказать, использовать тебя по назначению.
Но я упрямо заявляю:
— Нет!
Всё, что рассказал Кир, будоражит и злит. У меня не находится причин не доверять ему: верный друг всю жизнь спасал и оберегал меня. Но рассудок отказывается принимать предательство Ландара.
— Нет! — мотаю головой, отгоняя недобрые мысли.
— Да, коть, — Кир обнимает меня за плечи. — Такое трудно принять, но надо. Он — тёмный. А тёмные всегда лгут, изворачиваются, предают и всегда выбирают власть. Мне жалко разбивать твои розовые очки, но надо…
А я не верю, не хочу верить и, уткнувшись Киру в плечо, размазываю слёзы и упрямо твержу:
— Нет-нет-нет…
Могли лгать слова, даже поступки, не могло только сердце. Его сердце. А я помню, как прижимаясь к нему, всегда слышала взволнованный и неровный стук. Сердце сбивалось с ритма, когда я была рядом.
Поэтому поднимаю голову, ловлю взгляд Кира и говорю:
— Ландар — не тёмный, он вообще антимаг. Он одинаково губителен и для тёмной и для светлой магии.
Кир откидывается на подушки и, тронув пальцем губы, как всегда делает, когда волнуется, произносит:
— В том-то и загвоздка, коть. Сам он не может творить магию, поэтому ему нужен тот, кто может. То есть ты.
У меня, наверное, сейчас брови на лбу, настолько я удивлена. Хотя, какой там — я шокирована! Вот.
— Ты серьёзно? — мне с трудом удаётся сдерживать смех. — Я и магия? Что-то не припомню, чтобы мне письмо из Хогвартса приходило.
— Серьёзнее не бывает, — заявляет Кир. — Ты умеешь колдовать, только несколько по-другому. Не волшебными палочками или чем-то ещё. У тебя магия призыва.
Ой не могу! Смеясь, падаю рядом с Кириллом и колочу по подушке рукой.
— Повеселил! — сообщаю, вытирая слёзы. — Благодарю!
Кир надувается, как мышь на крупу.
Ну вот, рядом с ним и мамины любимые фразочки всплывают. А следом — её лицо, добрый взгляд, усталая улыбка. И внутри тянет и щемит, и становится совсем не до смеха, потому вмиг накрывает тоской. Ёжусь, сжимаюсь, натягиваю на плечи брошенный в ноги плед. Хотелось бы, чтоб меня обняли, но Кир ещё обижен, что я его высмеяла.
Поэтому ласково глажу его по руке и говорю уже безо всякого смеха:
— Мы же с тобой люди двадцать первого века! Ну сам подумай, какая магия?! Волшебства не существует. Так, шарлатанство одно.
— Ну не знаю, не знаю, — уже более миролюбиво отзывается Кир, — последний шарлатан, с которым я столкнулся в двадцать первом веке, продал мне ту самую горошину, что закинула нас тобой сюда. Да и всё случившееся со мной потом серьёзно вылечило от скепсиса. Вот и ты отбрось свой и лучше подумай: не делала ли в последнее время чего-нибудь, похожего на колдовство? Двери, вон, говоришь, в стенах открывала…