— Но…я же… — пытаюсь возразить, но слов не хватает, потому что задыхаюсь от возмущения и гнева. Кровь стучит в висках.
— Молчать! — орёт Ландар, сжимая кулаки. — Убирайся отсюда! Марш в дом, и чтоб я тебя больше здесь не видел!
Лучше бы ударил, ей богу.
Никогда ещё не ощущала себя так униженно и гадко.
Глотаю слёзы, подхватываю юбку и мчусь в дом.
Господином себя решил почувствовать! Силу показать!
Ну что ж, самоутвержайся сколько влезет, милый, но только не за мой счёт!
Видеть меня не хочешь?
Ну что ж… Я умею выполнять приказания! И не увидишь.
Забегаю, стаскиваю с постели покрывало, спешно кидаю туда вещи и кое-какие продукты, размазываю по щекам слёзы, скулю, ломаю ногти, затягивая узел покрепче.
Боже! Зачем я терпела? На что надеялась?
Набрасываю накидку, кидаю в карман коробочку с горошиной. Как там мама говорила: с паршивой овцы — хоть шерсти клок! Вот я горошину и заберу, как моральную компенсацию.
Спускаюсь на кухню, там дверь в погреб, а дальше — на задний дворик, и была такова!
На ходу ругаюсь на длинное платье, на котомку, что вертится и цепляется за всё подряд, будто собирается удержать.
Вот и дверь наружу.
Будто впервые вздыхаю полной грудью, ощущая свободу.
И — о чудо! — из-за угла выскакивает лёгкий экипаж, дверь приоткрывается, и голос Нильса окликает меня:
— Поспешите, Илона! Забирайтесь внутрь, пока ваш благоверный всё там не разнёс! Кажется, он здорово набрался.
У меня будто камень падает с плеч. Не верю своему счастью и стечению обстоятельств. Но… а что если судьба, наигравшись, таки решила сменить гнев на милость? А мрачного гончара — на роскошного герцога?
Что ж, я согласна на такой обмен!
Но едва ставлю ногу на подножку, чтобы заскочить в экипаж, появляется Томирис. Будто призрак из тьмы. Страшная, всклоченная. Её глаза закатились, и сейчас на меня уставлены белые бельма. Томирис вся дёргается, словно наступила на оголённый электропровод и не может с него сойти. Движения ломанные, странные, как у зомби из дешевого ужастика. Она приближается ко мне, хватает обеими руками за руку, смотрит незряче и тянет заунывным голосом из ночных кошмаров:
— Не всё то золото, что блестит.
Её внезапно подкидывает, она отпускает меня, затем падает на землю и бьётся в конвульсиях. Кажется, изо рта у нее идёт пена.
Несколько секунд я, как завороженная, наблюдаю это жуткое зрелище, а потом заскакиваю в карету, прямо в объятия Нильса. Он крепко прижимает меня к груди, укрывая от всех невзгод и страхов, целует в лоб и кричит кучеру:
— Гони!
Мне кажется, мы движемся не по земле, а по воздуху, так стремительно экипаж несётся вперёд.