Поначалу после отъезда Домина Динка старалась о Максе не думать. Целых полчаса. А потом началось. Она без конца прокручивала в голове их короткое прощание под домом и особенно то, как он ее целовал, сначала бережно, едва касаясь, а потом напористо, почти как тогда ночью… И еще это его странное желание, чтобы она жила в его доме. Что это могло означать, хоть кто-то может ей объяснить? Максим говорил что-то о безопасности, но ведь она не английская королева и не премьер-министр, при чем здесь безопасность?
А потом она начала скучать. Просто ужасно, даже не пытаясь врать сама себе, она честно признавалась, без Домина стало совсем тоскливо, особенно в казино. Даже когда они были в ссоре, он все равно приезжал каждый вечер и по полночи мелькал у нее перед глазами. Сейчас же казалось, вокруг нее образовалась пустота и заполнить ее у Динки получалось из рук вон плохо.
Она даже спать ложилась с трубкой в обнимку, но он позвонил всего лишь раз, один раз за целую неделю. Она тогда по стенке сползла, потому как ноги совсем не слушались. Ей столько всего хотелось сказать, но голос Горца звучал несколько отстраненно, он интересовался, как дела, как курсовая, будто он не Домин, а ее куратор. Она чуть не разревелась, потому на вопросы отвечала коротко и односложно. А как еще, простите, отвечать, если тебя спрашивают исключительно о здоровье и учебе? Он даже не сказал, что скучает. Наверное, потому что ему там в самом деле не скучно.
Динка промаялась пару дней, а потом сама позвонила, и лучше бы этого не делала. Она только успела спросить, как у него дела и когда он вернется, а он вдруг засобирался куда-то и деловым таким тоном извиняться начал, аж противно стало. Она бросила трубку и поклялась больше не звонить, даже если небо упадет на землю. Нет, прямо ей на голову.
А он даже не перезвонил потом. Зато Тимуру наяривал каждый вечер, по крайней мере в свою смену Динка безошибочно определяла, что звонит Тимурчику именно Домин — какой-то у того становился странный, виноватый вид. Он вскакивал с места и убегал в холл, по-особенному зыркая на Динку. Как вот сейчас, например.
О чем толкуют парни напротив, Динка сначала даже не слушала, ей было не интересно, а крупье зачастую в принципе воспринимались, как безмолвная мебель. И тут упомянули имя Горца. Динка насторожилась
— Снежана? Это та, которую Горец выгнал и с Геральда неустойку стребовал? — вопрошал один из парней с приплюснутым лбом. Ум там, если и был, то явно чувствовал себя весьма стесненно.
— Она самая, — отвечал второй, чуть краше, но не намного, — Горец сказал, она никакая, ничего не умеет, он ей даже на такси денег не дал, на трамвае поехала.