— Чтобы сдержать слово, Дина, — и ушел.
Она растерянно смотрела ему вслед, затем закрыла дверь. За то, что Домин вновь любезно предоставил в ее распоряжение душ, а сам испарился, Динка была ему очень признательна. Ей хотелось побыть с собой наедине, чтобы привести в порядок мысли и чувства, и хоть как-то с ними определиться. Но думать о том, что Максим проведет эту ночь неизвестно где, оказалось неожиданно неприятно, не говоря о том, что в отеле наверняка не ощущалось недостатка в услугах умелиц, желающих скрасить одиночество да и просто снять напряжение привлекательному, платежеспособному парню.
Она стояла в душе под прохладной струей и пыталась разобраться в раздиравших ее противоречиях. Ее безумно тянуло к Максиму, тянуло до цветных точек в глазах, но в то же время внутри что-то заставляло отчаянно сопротивляться и наглухо отгораживаться от него Великой Китайской Стеной. Знать бы еще, что именно.
Тот танец окончательно ее добил. Воспоминания о том, как Максим держал ее и вдавливал в себя, как плавил ее глазами, словно она олово, растекающееся каплей от одного прикосновения раскаленного металлического наконечника и сейчас пронизывали тело невидимыми иглами. Его руки будили в ней самые неизведанные чувства еще когда она проснулась там, в машине. Она словно впервые увидела эти руки, уверенно держащие руль, и ей безумно нравилось просто лежать и на них смотреть.
А прикосновения были в сто раз пронзительнее. На танцполе они доводили ее до дрожи в коленях, его жесты были непривычно властные. Решительные. Собственнические. Никогда она не ощущала ничего подобного, может быть, потому что ее избранники были ей ровней?
Максим был абсолютно другой. Уверенный в себе мужчина, знающий себе цену, привыкший к беспрекословному подчинению, он распространял вокруг себя флюиды такой гремучей смеси силы и превосходства, которая просто вынуждала хлопнуться на спину, поджать лапки и вилять хвостом.
А вот его отношение к ней по-прежнему оставалось для Дины загадкой. В самом деле, Максим всего-то один раз сказал, что она нравится ему еще тогда, в самом начале, когда открытым текстом предложил содержание. И все. С тех пор он много чего говорил, но ни разу не сказал то, что ей так хотелось услышать.
Он то изображал из себя заботливого папочку — «Дина, не сиди на холодном», «Дина, позавтракай», «Дина, оденься теплее», — то подшучивал и дурачился, как например всю эту странную поездку, и тогда его «радость моя» и «милая» звучали больше как умилительные прозвища любимой домашней зверушки. Он предлагал ей жить в его доме, приставил надзирателем Тимурчика и чуть не придушил, когда она обратилась за деньгами к Алексею, а не к нему. Но о том, как он к ней относится, Дина так и не услышала.