Я села рядом с ней, закрыла лицо руками. Хотелось плакать, но слез не было. Все вокруг плыло – после бессонной ночи вино забрало меня крепче обычного.
- Мам, я не хочу, - сквозь ладони голос звучал глухо, как из подвала. – Не хочу разводиться.
- Как собака на сене, честное слово.
- Я хочу все исправить.
Мама покачала головой, усмехнулась горько.
- Не поздновато? Два года назад еще можно было. Когда ты в больницу попала и он с тобой носился, как с писаной торбой. А ты все шипела на него и кобенилась. Так и хотелось тебе поддать как следует. Пыталась с тобой тогда поговорить – помнишь, как ты на меня фыркнула? Чтобы я не лезла не в свое дело? А сейчас что? Что исправлять-то? Ничего уже не осталось. Странно, что до сих пор не нашел никого и не ушел от тебя. Если ради детей все, так думаешь, для них это лучше?
Я молчала – сказать было нечего. Она была права. И одновременно не права.
Два года назад я попала в больницу. Что со мной было? Как-то я упустила из виду папку с медицинскими бумагами вчера. Не подумала, что там может быть что-то важное, и отложила на потом. А ведь наверняка серьезное, если, по маминым словам, Вадим со мной носился, как с писаной торбой. А я, выходит, этот шанс благополучно про…любила. Потому что не нужен он мне был – этот шанс.
И все-таки – почему я действительно не развелась с Вадимом, если все было так плохо? Вряд ли только из-за детей. Хотела сделать виноватым его – чтобы он не выдержал и подал на развод, а я выглядела несчастной брошенной женой с двумя детьми на руках? Или, может, все-таки какие-то чувства на самом донышке еще оставались?
Впрочем, какое это теперь имело значение? Гораздо важнее, остались ли на самом донышке чувства у него.
- Пойду пройдусь, - сказала я, выходя из кухни.
- Иди, - вздохнула мама. – К чаю возвращайся. Чтобы мы тебя не ждали.
Я вышла за калитку, пошла по извилистым улочкам-переулочкам – куда глаза глядят. Сколько себя помнила – каждое лето проводила на даче с бабушкой. Каждый закоулочек знала, каждую тропинку. С тех пор мало что изменилось. Разве что вместо старых развалюх появились новые дома-дворцы.
Все оказалось еще хуже, чем я думала. Да и странно было надеяться, что за столько лет никто не понял, что между нами все плохо. Наверняка еще пять лет назад поняли, когда мы на дачу по очереди ездили и что-то врали про завал работы. И все-таки… все-таки было в маминых словах кое-что, за что я уцепилась как за соломинку.
«Что ты мучаешь мужика? Извелся ведь».
Было бы ему пофигу – не мучился бы. И не изводился. Хотя больше похоже было на то, что он страшно злится. Настолько, что едва сдерживается. Но это тоже эмоции. Когда все равно – не злятся.