Нашу с Олегом странную диспозицию нарушает звонок в дверь. Это к нам пришёл А. Этот факт несколько заинтересовывает и отрезвляет Олега, который ещё минут через десять всё же предстаёт перед нами, злобно отнекиваясь от объяснений причин своей столь долгой добровольной изоляции.
Чай, сигареты, мутные сбивчивые разговоры, догон часа в три ночи...
Гости в конце концов уходят, несмотря на мои настоятельные просьбы остаться. Я ОДИН. Это так тягостно - чувствовать своё пронзительное и неодолимое одиночество жалкой песчинки, утерянной творцом в необъятной черноте вселенной, маленький прямоугольничек которой я могу видеть в окно. Вид из окна. Шедевр постоянной экспозиции музея моего жития. Наблюдательность и память о прошлом дают мне возможность заметить и оценить неспешную динамику изменений этого урбанистического пейзажа: десять лет назад за школой стоял кирпичный завод, теперь на его месте высятся многоярусные жилые бетонные термитники, поменялись заборы, машины во дворе, в домах напротив остеклили лоджии, в углу футбольного поля поставили новые красные качели. Каменный лес живёт своей жизнью, постепенно меняя свой внешний облик, но обитатели его чаще всего перестают обращать внимание на эти мелкие и большие метаморфозы пейзажа уже на следующий день. А для меня в них существует не меньшая красота и значимость, чем в сезонных переменах внешнего вида естественных ландшафтов.
Наверное, я путанно и туманно излагаю. Стоит ли вообще об этом писать? Это всего лишь обычная заморочка. А уж стоит ли вам читать все эти измышления? Столько существовало и существует в мире людей, пишущих получше меня. Часть из них живёт вон там - на моей книжной полке, мозоля глаза своими разноцветными корешками. Гарсиа Маркес, Кастанеда, Достоевский, Маяковский, Хлебников, Блок, Джек Керуак, Кен Кизи, Кафка, Ницше. Ницше... Полное собрание сочинений. Я беру с полки первый том и начинаю с самого начала. Когда вокруг тела существует вакуум, а внутри него - давление, то тело может взорваться. Мне нужен собеседник, или же последует взрыв.
Сначала я проглатываю предисловие. Обычно мне редко нравятся предисловия к изданиям великих, но это совсем неплохое. Беру карандаш и начинаю подчёркивать наиболее интересные и удачные места в предисловии. И вот, наконец, я погружаюсь в пучину собственно ницшеанского текста. Первая его работа: "Рождение трагедии, или эллинство и пессимизм". За окном уже начинает давать о себе знать сраный новый день, но я этого не замечаю. Я жадно, увлечённо проглатываю страницы, где-то восторженно соглашаясь с автором, а где-то ожесточённо с ним споря. Усатый дух ворчливого болезненного громометателя Фридриха встаёт предо мною с этих страниц.