Я не отвечаю, лишь дую губы. Зачем он переводит разговор на другую тему? Неужели его тайны и впрямь ужасны?!
— Михаэль, — говорю так тихо, что плеск воды заглушает мой голос, — я, конечно, пойму, если ты не расскажешь мне о своих чувствах. Но доверие должно порождать доверие.
— Боюсь, что я разочарую тебя.
— А вот давай проверим, — я упрямо подхожу ближе и смотрю в его разноцветные глаза. Что плещется в них: ярость или страх?
Грусть и боль. Он наклоняет голову и, прикрыв веки, шепчет:
— Я работал на Контору лет десять назад, — и еще ниже наклоняется, упирая подбородок в грудь.
— Ты думал, что это меня испугает? — я улыбаюсь. — Олег рассказывал, как они вербуют магов. И о том, что спрятаться почти невозможно.
Глаза Михаэля темнеют, а губы светлеют.
— Олег? Офрен?
— Да, он, — киваю я. — Он служит при борделе, потому что задолжал Виктору деньги.
Михаэль прыскает и отодвигает меня.
— Какая ересь! Олег — известный ловелас и мошенник. Через его постель сотни женщин прошли. Откуда ты его знаешь? Он приходил к тебе в бордель? — крепкие пальцы до боли сжимают мои плечи. — Что он хотел от тебя?
— Я знаю об этом, — лепечу я и сама пугаюсь своих слов. — Но тебе придется принять эту информацию: сейчас он служит при борделе.
— Приходил к тебе? — Михаэль щурится и, кажется, вытягивается надо мной. Высокий и страшный.
— Ничего не было, — шепчу я и краснею. Сквозь землю провалиться готова, вспоминая, какой застала себя в этом мире!
— То, что ничего не было, я и так знаю, — его голос песком сыпет, а в глазах просыпается недоверие и разочарование. Он долго смотрит, жует остервенело губы, а затем отдергивается. — Значит, приходил.
Я сглатываю. Вот глупая! Лучше б вообще молчала… Главное не раскиснуть окончательно и не выложить, что в Москве Олег целых полгода спал в моей постели.
— И что? — почти кричу я. — Это что-то значит? Может, еще мужчинам на улице на меня смотреть запрещено?
Михаэль отстраняется, будто его ошпарили.
— Он целовал тебя… Нет, я чувствую, что было больше. Ты меня обманываешь. Не могу словить, в чем, но сердце твое лупит, как сумасшедшее, — он хлопает по воде и выбирается из купальни.
— Правда за правду, — говорю я громко, и мне хочется прикрыться руками. Словно не сгорала только что в его объятиях. Будто никогда не желала его тела больше, чем воздуха. — Я расскажу тебе все. Но и ты тоже.
— И что я должен рассказать? — он поворачивается и, завернув полотенце на бедрах, подходит ближе. Его скулы ходят ходуном, а морщинки разделяют лоб на две половины. Голос занижается и сипит: — Как застал жену в постели друга — говорил, как работал на Контору — тоже. Что ты еще хочешь знать? Как лет пять скитаюсь по свету, чтобы боль свою вырезать из груди?! Что ты хочешь от меня узнать?!