Она некоторое время стояла молча; медленно, в упор разглядывала Дмитрия Марковича. Затем сказала тусклым, словно паутиной переплетённым голосом:
— Снова от хирурга пришли после перевязки. Требуют, чтобы мы их домой доставили.
— Вы сказали, что у нас осталась одна машина и что мы можем забрать их только по пути, когда вызов будет?
Вислогуз с минуту молчала.
— Сказала. А они из коридора в диспетчерскую влезли. Сидят и каждые пять минут машину требует. Никаких силов моих больше нет.
Она помолчала ещё и, безо всякой связи со сказанным ранее, начала вдруг разговор на одну из любимых своих тем:
— А мужики сейчас… Да… Только водку пьянствуют. Им семьи не надо. Известное дело: вначале цветы и комплименты, потом развод и алименты Есть, правда, такие, которые не пьют. И не курят,
В её унылом взоре, обращённом на доктора, как огонёк под слоем пепла, теплилась надежда.
Вислогуз на работе всем прожужжала уши, к месту, а чаще не к месту, рассказывая, что мужа не любит.
Она пошла за первого, кто предложил ей выйти замуж, справедливо полагая, что другого случая может и не быть. Стецько Вислогуз, в свою очередь, нежных чувств к жене не питал и старательно подыскивал «отдых» на стороне. «Отдых» подворачивался редко по причине рахитического телосложения Стецька, а также его туповатости. И тогда он являлся домой очень раздражённым и начинал изводить постылую жену попрёками. Надежда с ненавистью смотрела на мужа, злобно зевала и в своё оправдание говорила, что уже поздно. Она долго не спала, надеясь на мужнину ласку, но Стецько засыпал удивительно быстро. В комнате слышался агональный мужнин храп и громкое урчание его нездорового кишечника. Комнату плотно наполнял запах немытых ног.
На крыльцо торопливо вышел старый фельдшер Саливон и сразу же полез в карман за сигаретами. Когда он прикуривал, руки его дрожали.
— Вот, заразы, — сказал он яростно и, несколько раз глубоко затянувшись, звучно харкнул за перила. — Из крупнокалиберной по мозгам бьют. Совсем забодали. Довезите — и всё тут! Хоть на плечи их себе сади. Давят на психику. Вы, мол, клятву Гиппократа давали. Обязаны быть гуманными!
Дед Саливон уселся на отполированную халатами ступеньку и с глубокомысленным видом изрёк:
— Вот на своей работе они могут и безобразия всякие творить. И ничего. Вроде так и полагается. Даже премии дают. И на курорты отправляют. А для медиков — что? Только клятва Гиппократа. Пусть бы и они каждый на своей работе клятву давали. Продавцы, например, свою какую-нибудь…
— Клятву Гермеса, — подсказал Дмитрий.
— Ну, да. А на производстве пусть клянутся, что крутки будут докручивать. Тоже каким-нибудь ихним богом.