— А что же Олсид Ламотт?
— Олсид Ламотт, — медленно произнес рассказчик, — продолжал говорить громко, без пауз и дрожи. Он ничего не замечал, пока мадам Амеде со стоном не упала на стул в глубоком обмороке. Что, конечно, резко оборвало вечер....
Помните, что я говорил в самом начале? Бедный маленький ревенант не испугал меня, но в тот вечер мне было страшно. Испытывая самый леденящий ужас, который когда-либо знал, я страшился вот этого человека — человека, который прожил бурную жизнь после зловещего эпизода своей юности, который изменил саму свою личность и оставил прошлое так далеко позади, что никакое эхо оттуда не могло достичь его. Какова бы ни была когда-то связь между ним и Софи Мэйсон — и кто может сомневаться, что с ней она пережила саму смерть — для него теперь все это ничего не значило — эта связь погибла под тяжестью лет.
Именно это и пугало меня — не кроткий, страдальческий дух Софи Мэйсон, но глаза, которые ничего не видели, уши, которые ничего не слышали, громкий, уверенный голос, который, в то время как мы испытывали трепет, говорил об успехе, деньгах и жизни в Питтсбурге.
Перевод: Кир Луковкин