Смех еще никогда и ничего не портил. Даже сексу придать пикантности мог.
А ее явно надо отвлечь. Загрузилась моментом. Пусть и чувствовал, что и в Кате ни на йоту не пригасло дикое желание.
У него же пах уже просто каменный. И давит вожделение, норовит отключить всякий контроль и мозги, эта непривычная жажда, которую она в нем вызывает! Но Александр еще держится.
Сработало. Катя тоже улыбнулась, пусть и немного смущенно.
— Потому что ты сможешь. Только ты, кажется, — выдохнула шумно, опалив его шею своим горячим дыханием. Вновь взгляд под ресницы. Стрельнула. Румянец этот греба**й, одуряющий его! — У меня с этим проблемы, Саш. Большие, если честно — закусила губу. — Но с тобой… Ты сильный. И я с тобой настоящей всегда себя чувствую. Не ущербная — полноценная женщина, — пауза, от которой у него холод по затылку, а она дрожит, прижатая к его телу.
Только не так, по-плохому. Нет, Ольшевский не такой ее дрожи хотел!
— Ты мне дашь это, — еще раз губы облизнула. — Уверена, — отвела глаза, прикрыла снова ресницами вспыхнувшую боль и стыд?..
Голос тихий. Желание вперемешку с хриплостью, с горечью, которую от него прячет.
А Ольшевского по новой накрыло гневом и бешенством, которые слегка отодвинул за последние минут двадцать.
*ля! Не дурак, в голове будто щелкнуло, встали на место кусочки головоломки. Еще не все, но кое-что само понятно стало вроде.
Рука пригоршней скользнула под волосы, освобождая пряди, накрыл горячей ладонью шрам на шее… Кастрирует гада за то, что его девочке поломал все самоуважение и веру в себя! Исполосует на ленты за каждую секунду ее боли и шрамов, душевных ли, физических!
Господи! Весь словно пылает: желанием, злостью, нежностью к ней и примитивной потребностью поиметь, пометить, своей сделать, чтоб вся в его запахе; в испарине, кожа к коже и в его сперме, да… Не против, выходит? Готов на ее условия? Хоть и со своими оговорками, про которые прямо сейчас Катюше говорить не будет. Не казалось, что услышит.
И защитить ее охота, утешить, дать ощутить, как у него от Катерины крышу сорвало; какой важной и ценной вдруг эта девочка для него стала!
Без тормозов же сейчас! Какофония дикая! И при этом еще какие-то вопросы выяснить пытается. Огонь легкие изнутри выжигает, испепеляет нутро, рождая внутри что-то новое и еще непонятное даже самому Ольшевскому.
— Никогда. Никому. Не смей. Верить. Будто ущербная. Ясно?! — приказал, выдохнув жестко эти отрывистые, резкие слова ей в ухо почти. Крепко обхватил затылок Катерины, заставив опять на него глаза перевести. — Никогда! Ты — идеальная. Моя идеальная. И самая лучшая. Что бы там по итогу не вышло! Зарубила себе в голове это, котена, ясно?! — губы уже почти на ее губах, ловит ртом удивленное, чуть встревоженное, но жаркое дыхание с легким ароматом виски. — Блин, татушкой это тебе набью, если сомневаться станешь! Чтоб не забыла никогда!