себя такой неважной частью в её жизни, что она смогла устроиться на работу и позвонить
в транспортную компанию, ничего ему не сказав. С рациональной точки зрения Роджер
понимал, что, вероятно, Лиз рассказала бы ему, в конце концов, но иррационально ему
было совершенно пофиг.
Она знала об отъезде две недели и не сказала ему ни единого слова? Почему нет?
Боялась, что он попытается её остановить? Думал ли он, что попытается убедить её
остаться с ним?
Роджер никогда бы так не поступил. Он поклялся не делать этого.
Фактически, он также поклялся не влюбиться в неё и нарушил это обещание. Но
Элизабет этого не знала, и теперь никогда не узнает. Потому что если она смогла
согласиться на работу и уехать, не сказав ему ни слова, тогда он мог бы взять все чувства, которые испытывала к ней, и забрать их с собой в могилу.
Когда двери лифта открылись, Роджер дрожал от ярости и неизвестной эмоции, которую не хотел изучать глубже. Она затрудняла его дыхание, перехватывая горло, и
заставляла кружиться всё вокруг. Что-то очень похожее на то, что люди называют
«разбитым сердцем». Вместо того чтобы дать имя этой эмоции, Роджер цеплялся за
кипящий в нём гнев.
Раньше он отправился бы в бар и утопил своё разочарование, напившись в
одиночку, а затем переспал бы с какой-нибудь женщиной, имя которой даже не вспомнит
на следующее утро. Но он не хотел привести в постель никакую женщину. Поэтому
вытащил из кармана телефон и быстро набрал номер Колина.
После двух гудков его брат ответил.
— Роджер? Как дела?
Мужчина крепко сжал телефон в руке и пересёк вестибюль с бутылкой
шампанского, которую купил для Элизабет.
— Ты мне нужен, Колин, ты дома?
— Я могу приехать в дом родителей через двадцать минут. Почему? Что
случилось?
Роджер подошёл к своей машине и, глядя на тёмное небо, сжал челюсти.
— Я влюбился.
— Ну ладно, как это случилось?
— Не знаю, — признался он. — Увидимся через двадцать минут?
— Хорошо.
Он закончил звонок и сел в машину. Когда завёлся двигатель, Роджер посмотрел в
сторону своего дома, на первое окно её этажа. Шторы были задёрнуты, но он знал, что это
были окна Элизабет. Прямо сейчас он должен был находиться у неё дома и обнимать.
Вместо этого, и после того, как только что назвал себя бойцом, он ушёл.
Возможно, было лучше отступить, чтобы более ясно мыслить. Когда и если он
решит предстать перед ней, то должен будет сделать всё правильно. Роджер не мог
рисковать и всё испортить.
Но кто сказал, что он не может всё испортить? Роджер переключил передачу, выехал на улицу и удалился, не оглядываясь назад.
Если для неё было так легко уйти, это могло быть так же легко и для него.