Но Кудашев сердцем слышит Леночкин голос:
– Саша! Миленький! Возвращайся! Я всегда буду тебя ждать. Всегда! И никогда не буду плакать! Я тебя люблю!.. Жду!!! Жду!
А холодный северный ветер доносит до Леночки голос мужа, который так и не смог заглушить пароходный гудок:
– Леночка! Береги себя! И маленького! Я люблю вас!!!
Как часто они оба будут и во сне, и в явных грёзах вспоминать эту сцену, слышать родные любимые голоса...
*****
Каспий пересекали ночью. Качка почти не чувствовалась.
Гагринский, укрывшись двумя солдатскими одеялами и свернувшись калачиком, спал без задних ног.
Кудашев, как ему самому казалось, не сомкнул глаз.
Снова и снова, бесконечным рефреном в его ушах слышались последние прощальные крики Леночки: «Саша! Миленький! Возвращайся! Я всегда буду тебя ждать. Всегда! И никогда не буду плакать! Я тебя люблю!.. Жду!!! Жду!»…
Снова и снова сквозь марево собственных слез и хлопьев мокрого снега он пытается поцеловать Леночку, но ее губы недоступны для поцелуя. Они шепчут: «У нас будет маленький! Нас теперь двое. Ждать будем. Возвращайся быстрее…».
Леночка пропадает во тьме.
Вдруг из мрака метели появляется освещенное огнём свечи лицо Владимира Георгиевича Дзебоева. Таким Кудашев видел его при прощании в последний день пребывания в Асхабаде. Дзебоев что-то говорит Кудашеву, но слов не слышно, истошный гудок заглушает все иные звуки. За спиной Дзебоева Асхабадский вокзал. Перрон. На перроне Кудашевы – отец и мама. Это проводы. Проводы вольноопределяющегося Кудашева в Маньчжурию! Они что-то кричат своему Саше. Слов не слышно. Паровозный гудок заглушает все звуки… даже звуки духового оркестра с его бравурным маршем «Радецкий»! Выстрелы. Крики «ура». Вой снаряда… Сейчас будет взрыв. Сейчас…
– Я никуда не поеду! – кричит Кудашев.
Открывает глаза. Над ним Гагринский. В его руках фаянсовый бокал с горячим чаем.
– Александр Георгиевич! У вас жар. Выпейте горячего с малиной и коньяком. Капитан прислал!
Кудашев привстал. Его подушка и сама нательная рубаха была мокры от холодного пота.
Прильнул сухими губами к горячему фаянсу, сделал несколько глотков, вернул чай Гагринскому.
– Благодарю, Владимир Михайлович. Помогите переодеться. В саквояже чистая сорочка!
Переодевшись, медленно, маленькими глоточками допивал чай.
Гагринский уже снова спал.
Кудашев вспоминал свой недавний бред… К чему такие сны снятся? С Леночкой все понятно. И с родителями тоже. Хорошо, что приснились. Чувство осталось доброе. Значит, все будет хорошо! А что во сне говорил Дзебоев? Не вспомнил. Зато припомнилась последняя с ним встреча на Козелковской.