На постаменте надпись: «A la gloire des citoyens fran;ais dans les bras qui ont combattu pour la d;fense des libert;s sociales dans des journ;es inoubliables 27, 28, 29 Juillet 1830».
– «Во славу французских граждан, с оружием в руках сражавшихся в защиту социальных свобод в незабываемые дни 27, 28, 29 июля 1830 года», – перевел Гагринский и добавил: – А на этом камне высечены имена парижан, погибших во время боёв на уличных баррикадах в июле 1830 года. Более пятисот имен...
Кудашев тоже пытался прочесть надпись на следующем камне.
Месье Лефевр добросовестно исполнял обязанности гида:
– В этом постаменте находится склеп с останками погибших. Братская могила в центре Парижа. Здесь захоронены и защитники баррикад революции 1848 года. Мир праху…
Лефевр с театральным жестом в сторону постамента продекламировал:
– Пред вами господа – кровавая жертва, цена политической свободы Франции, цена разрушению тысячелетиями сложившемуся сословно-феодальному слою! Франция запела "Марсельезу" первой. Вслед за Францией "Пусть сгинут тираны!" будет петь весь мир!
Кудашев не удержался, спросил на английском:
– Вы твердо убеждены, что трагический опыт Франции будет обязательным для всех остальных монархий мира?
– Абсолютно, месье! Рано или поздно, все монархии мира сами изживут себя, или им помогут собственные обездоленные сословия. Человечество переживет эту стадию своего политического развития, как в свое время пережило каннибализм!
Кудашев не стал ни спорить, ни продолжать разговор.
Вернулись к такси, поехали. Рю Сан-Антуан, рю де Риволи… Вторая остановка.
– Дворец Лувр! – не удержался от восхищенного восклицания Гагринский.
– Музей Лувр! – не удержался, чтобы не поправить пассажира таксист. – Прошу прощения, господа. Лувр стал музеем еще в конце восемнадцатого века!
– Позвольте! – удивленно протянул Гагринский. – А где крепостные стены, башни, рвы, подъемные мосты?..
– Это вы про «Лувению», про «Волчье логово»? Так от него еще Людовик Четырнадцатый камня на камне не оставил! То, что перед вами – дворец в стиле классицизма архитекторов Перро и Лево.
– Лувения? – переспросил заинтригованный Кудашев.
– Ну, да! – застрекотал Лефевр. – Так парижане называли крепость на подступах к острову Ситэ, где в двенадцатом веке умещался весь Париж. В крепости «Волчье логово» сидел король Филипп Второй Август, который защищал Париж от иных претендентов на подати. А Париж поил и кормил своего «защитника» и его рыцарей.
– Вот как! Вы – явно не монархист, господин Лефевр, – сказал Гагринский.
– Монархист? Нет, месье. Я – свободный человек! – Лефевр изящным движением поправил свои седые усы.