Это кто это — гад?! Это как это понимать — прихлопни?! Это в день-то совершеннолетия? Это после такой-то изнурительной дороги? Чувствую, что от возмущения у меня внутри ярость закипает… А сделать ничего не могу. Не в силах, так сказать, с людским произволом один на один бороться. Попал, думаю, ты брат Агамемнон, как жук колорадский в банку с керосином. Это выражение я еще на Зине Портновой от Анны, кстати, Андреевны и слышал.
— Не, мам, — радостно сын отвечает, — я его в аквариум посажу.
В какой еще, думаю, аквариум? Я ж не рыба, плавать не умею. И задрыгался изо всех сил, чтоб из цепких пальцев изувера вырваться. Не тут-то было, дохлый номер. Мужчина, однако, к рыбам меня не бросил, — как я потом выяснил, у него и аквариума-то никакого нет, — а опустил сквозь узкое горлышко в пустую бутылку, в которой умирала от обезвоживания организма средней комплекции муха. А бутылку на кухне под раковину поставил.
Сел я на скользкое донышко, смотрю во все глаза за агонией товарища по несчастью, а сам думаю: «Дура ты, муха, дура. Кабы мне твои крылья, разве торчал бы я здесь? Горлышко-то хоть и узкое, а вылететь через него, тьфу! Легче простого».
— Слушай, — говорю, — а чего ты не улетишь?
— Умный больно, — стонет муха, — со всех сторон стены, как же улететь-то?
— А ты, — говорю, — фасетки свои вверх направь, увидишь кой-чего…
Она из последних сил в указанном мною направлении глянула и застонала:
— Где ж ты раньше-то был, умник? Сейчас у меня уж сил не хватит… Тут на дне пара капель водки оставалась, так я… это… ужралась в говно, а теперь в нестерпимом сушняке Богу душу отдаю…
— И только-то? — спрашиваю, ухмыляясь. — А если я тебе водицы дам, ты вылетишь? Мне поможешь?
— Твердым стулом клянусь, — стонет. Это у них, у мух, самая святая клятва. Мне старик Сократ рассказывал. Он жизнью умудренный и приобретенными навыками многоопытный. — Только где ж ты влаги-то возьмешь, таракаша?
— Не боись, — отвечаю, — омнио меу мекум порто.
— Чего?
— Все свое ношу с собой, — поясняю. — На древнегреческом. Вымерший давно язык такой есть. На нем латинские люди говорили.
А сам к бедной насекомой подхожу и крылышко свое медленно, эффектно так подымаю. Для пущего впечатления. У меня под ним всегда немного воды есть. На непредвиденный, как говорится, случай. Вот, глядишь, и пригодилась полезная привычка. Муха из последних сил свой хоботок вытянула, коснулась спины моей обнаженной, и всю влагу ахом всосала. Потом полежала чуток и как зажужжит:
— Ай, спасибо, братец таракаша! Век не забуду избавителя! Вот сейчас крылья разомну, и вылететь попытаюсь, а потом мы тебя с подружками вытащим. Ты только научи как, а то мы соображать-то так, как ты не можем. Образование не то, все решаем две глобальные проблемы — чё пожрать да где посрать. Тебя, кстати, как звать-то?