Введение в человечность (Баев) - страница 114

— Орлицей, — кивнув, поправил я, — не суть важно. А знаешь, какая у меня мечта?

— Эту?… Останкинскую башню обосрать? — искренне предположила Чкаловская.

— Нет, что ты! — рассмеялся я. — Такая мечта может присутствовать только у тех, кто летать и гадить с недосягаемых высот рожден. А я пешеход, поэтому хочу стать всемирно известным спортсменом, самым быстрым бегуном в своем классе мощности. Чтоб награды там всякие, почести, пьедестал почета…

— …обосрать? Ну, для этого далеко бегать не надо, вон на Петровском, тут рядом совсем…

— Да при чем здесь — обосрать?! — разозлился я. — Взойти на него! На пьедестал! И не просто взобраться, это любой дурак сможет, а восшествовать, как общепризнанный чемпион. Чтоб медаль там, и все такое, шампанское об тумбочку…

— Эка ты хватил! — восхитилась Муша. — Красивая мечта! Только какая надобность в твоем пьедестале?

— А какая надобность в твоей Петропавловской игле?

— Ну…

— Обгадить?

Чкаловская кивнула.

— Вот видишь, какие мы с тобой разные?!

— Почему? — удивилась Муша.

— Потому что для меня справить нужду — дело скрытное, интимное даже, а для тебя — предмет гордости и всеобщего восхищения родни. Ты вот говоришь, мать тебя орлицей зовет, а думала ли ты о том, что у них, у орлов, кроме высокого полета еще и свои мечты есть? И они, между прочим, нужду прямо в своем высоком полете, как стюардессы с космонавтами, справляют. Им для этого шпилей по надобностям посещать не надобно…

— О чем?

— Что — о чем? — не понял я.

— О чем, друг Гомемнон, орлы мечтают?

— Ну… — замялся я, — не знаю. Среди моих знакомых орлов нет…

— Так с чего ты решил, что им до шпилей дела нет?! Знаешь, Гомемнон, ты таракан конечно интеллигентный, спору нет, но мозги от твоих разговоров до неприличия мягкими становятся. Надышался ты в бутылке вредных испарений, вот. И вообще, шел бы к своим, а? Я понимаю, что ты меня от смерти спас, но мы ж теперь квиты, так?

— Так.

— Вот и иди.

— Где ж мне своих-то найти? Они все на Зине Портновой остались, — я вспомнил про семью и тяжело вздохнул.

— Так вон, за плинтусом. Видишь, ус торчит? — кивнула Муша в угол. — Ваши. У них главного Семеном зовут, Катерпиллером. Ты его сразу узнаешь…

— Странная фамилия, — повел я усом.

— Ничего странного, — хмыкнула Чкаловская. — Катерпиллер — это творческий псевдоним… Некогда мне в объяснялки играть, он сам все расскажет, если ты ему доверие внушишь, а я полетела. Пока.

— Пока, орлица дерзновенная, — ухмыльнувшись, кивнул я.

И Муша взмыла под потолок. Уже кружась под абажуром, она пронзительно жжикнула:

— Увидимся, Гомемнон! А про мечту я все поняла! Спасибо! Удачи тебе, умник, и заслуженного пьедестала почета! Пусть сразу не исполнится, так ты старайся получше!.. Тогда… будет… жжж…