— Членистоногими? — предположил я.
— Во-во, — жжикнула Муша, — членистоногими. Это слово мне Супер сказал, когда я его насекомым назвала. Мол, он и не насекомый вообще, а этот, членисто… Не важно, пусть будет членистый. Мне все равно. А Вася теперь прославится, если не дурак.
— Почему ж это он дурак? — обиделся я за симпатичного мне человека, который вчера так ловко кидал кости в тупого Бруска.
— А потому, что не работает нигде, а только жрет, пьет, срет и спит. Как мы, мухи.
— А вы разве дуры? — улыбнулся я.
— А разве умные? — в моем же тоне ответила Чкаловская. — Кстати, это утверждение меня не касается. Я ведь особенная, так? Меня даже Супер есть не стал. Сказал: «Воняет от тебя, Муша, как из общественного сортира, тебя даже пробовать противно. Так что, давай дружить. Авось пригодимся друг другу. Ты мне своих коллег ведешь, а я тебя всяким своим Суперским штучкам учу».
Я не верил своим усам (они у нас как у вас уши, только еще сложнее устроены).
— И ты согласилась продать родню за суперские штучки?! — внутри меня все вскипело.
— Что ты?! — возмутилась Чкаловская. — Я ему ответила, что на подобные меры пойти не могу, потому как берегу честь смолоду.
— А он? — не унимался я.
— А он сказал, что в таком случае будет со мной дружить просто так, бескорыстно. Потому что все равно нет других пауков в нашем доме, ближайшим родственникам — скорпионам, здесь не климатит, а без живого общения можно с ума сойти.
— А-а, — кивнул я успокоившись, — тогда ладно. Я уж было подумал, что…
— …я иду к цели, ступая по головам? Нет, Гомемнон, я из порядочной семьи, ты меня, пожалуйста, не пачкай.
— Прости, что сомневался, — извинился я и посмотрел в сторону дивана. — Интересно, когда этот человек проснется?
— Сейчас, хочешь? — озорно жужукнула Муша.
— Хочу! — весело крикнул я.
— Тогда наблюдай! — скомандовала Чкаловская и, взяв низкий старт, с разбегу взлетела в воздух. Покружившись пару минут под абажуром, должно быть, набирала обороты, она с диким шумом спикировала вниз, прямо в Васину пятку, торчавшую из-под одеяла, и с глухим щелчком об нее ударилась.
Оттуда, из-под одеяла, тут же высунулась рука и пятку почесала. Потом раздался громкий зевок и последовавшая за ним реплика трехэтажного мата, закончившаяся, правда, вполне корректно:
— …хрен с ними, все равно вставать пора. Э-эх! — и Вася, продрав глаза, резко уселся на диване.
Муша к тому времени снова находилась подле меня.
— Слушай, Гомемнон, давай-ка за монитор спрячемся, а то он, программе не вняв, хлопнет нас тапком. Отскабливай потом.
Отскабливать себя не хотелось, потому довод Чкаловской показался мне вполне убедительным. Мы до поры — до времени укрылись под пучком проводов. Ждать нам пришлось долго, потому что Вася, как всякий другой нормальный человек, если не считать легендарного программиста Кабакова, первым делом пошел в ванную. Это я слышал по удаленному шуму воды, от которого меня бросило в дрожь (помните, про свою фобию рассказывал?). Затем вернулся в комнату, натянул полосатые шорты, с такими же грязными пятнами, как у Петра Антоновича на трико (гены!) и снова вышел. Должно быть, решил позавтракать.