Теперь Марина многое поняла и, наверное, стала лучше. Ей было жалко этот мир. Ей было жалко их всех: папу, маму, бабушку — всех. И чтобы облегчить их страдания, она, не жалея сил, лгала и притворялась. Как искусно она играла эту роль. И всех это забавляло. И всем это нравилось. Если она не могла им помочь, то хотя бы могла их утешить. А она? Кто поможет ей? Мама, которая двух слов не может сказать, чтобы не заплакать? Папа, который их бросил? Кто?
— Извините.
Марина едва не сбила с ног старика, который вышел из телефонной будки.
— Работает?
— Вроде. — Старик беспомощно развел руками, как будто просил ему объяснить, почему все так устроено в этом мире: если дали прибавку к пенсии значит, цены вырастут; если в поликлинике бесплатный рецепт выписали, тогда — крышка: либо будет понос, либо сердце остановится. — Слышно плохо.
— Странно, — пожала плечами Марина. — Только что починили.
— А, — махнул рукой старик, — ну их… Однажды Бог посмотрит на мир и скажет: «А ну вас» — и махнет рукой. И тогда мир содрогнется. Тогда люди поймут.
«Хороший старик, — подумала Марина. — Очень хороший старик. Красивый. На деда похож».
Она уже давно не вспоминала деда, но теперь ей казалось, все это время он был с ней. Наверное, он и сейчас смотрит на нее с высоты — и плачет.
«Почему они не понимают? — сказала Марина. Почему? Если бы ты знал, дед, если бы только ты мог знать…»
— Але! Юля?
В трубке раздалось невнятное мычание.
— Ты ешь?
— Нет. Кто это?
— Это я! Слышишь?
— Марина? Ты где?
— На остановке.
— А?
— На остановке!
— Я сейчас приду.
— Нет, не надо. Лучше на площади.
— Что?
— У метро! На площади!
— Лошади?..
Старик оказался прав: слышно было неважно.
И все-таки это телефон: пускай плохо — но слышно— Можно позвонить Юле, и если она услышит, то придет. А она услышит. Обязательно услышит.
— Я тут уже полчаса сижу, — сказала Марина.
— Извини, папа просил хлеба купить.
— Ты уже знаешь?
— Знаю, отец сказал.
Какое-то время они молчали. Юля грустно наблюдала за толстой женщиной с сумками и ребенком: она страшно ругалась, потому что не знала, куда деть сумки, а потом не знала, куда деть ребенка. Он путался у нее под ногами и плакал. Она поставила сумки, всплеснула руками и сказала:
— У других — дети как дети! А ты — наказание какое-то!
Ребенок заплакал еще громче. Он тер кулаками зареванные глаза и повторял: «Ма-а-ма… ма-ма-а…»
— Странная она, — сказала Юля, — он же тоже человек.
— Ма-а-а-а-а-ма, — не унимался ребенок.
И вдруг замолчал, как будто понял: его услышали.
— А мама как? — спросила Юля.
— А ну их…
— Я понимаю. Давай сходим куда-нибудь? Может, в Парк культуры?