бать осины – деревню дерев Иуды. Она сидит под самым разлогим деревом, ду-
мает – яблони редко встречаются на пути, но тяготений сила велит открывать ка-
литку, и скрипнет ветка, всё-таки зря никого ни о чем не просила, особенно гер-
цога – тем вот надел на Стрэнде, золотая цепь, горностаевый плащ с отливом, а
тебе миллиона строк, дорогая Венди, не хватает для счастья, задумайся о краси-
вом. Ты зайдешь к нему, отравив кинжал в соседней аптеке, поцелуешь в лоб, в бессмертье толкнув собрата, и, наверное, Бог о смерти, любви, человеке ино-
гда вспоминает, но как-то так виновато. Закройте ей лицо поскорей, иначе уви-
дят дети, и какие-то карлицы тихо всплакнут в подолы, и тисненый том поднесут
королеве Елизавете, выходящей во сне в Венеции из гондолы.
6
Poison Ivy
Мосты и туманы
Тушинский вор собирает пепел и шепчет: «Не обессудьте, сегодня ветер не
западный, ртутный столбец завис». Марина выводит старательно: «Что мне Мо-
сква, я же – кукла Тутти, зачем так ярко горишь, словно лилия Флёр-де-Лис». За
нею пришел околоточный – вот вам моя веревка, они ведь ворвутся – в родном
безмолвии не пощадят. Мой добрый пан, я же вижу, как вам неловко – возьми-
те рубль серебром для своих щенят. Я выйду к ним и прочту что-нибудь из но-
вых, мой первый муж был дьяволом, этот – нет, на казнь всегда приходят в чу-
жих обновах, он тоже умер, значит, уже поэт. Мой сын читал “Te Deum” и дет-
ский лепет мешал мне купаться в мести, теперь она все падежи и склонения так
закрепит, что не отцепишь больше, моя вина. Мой добрый пан принесли нам
прибор и мыло, чтобы не очень долго идти ко дну. Я напишу им: «Всё это тоже
было, и не вините больше меня одну». Скоро подует ветер другой, и пепла здесь
не останется больше – одни следы, но от горения яркого я ослепла и докрича-
лась только до немоты. Можно ведь многоточием напоследок всех нерожден-
ных заживо обелить? Я открываю глаза, вижу красных деток, кровью помазан-
ных править и кровь пролить. Но господин Загоскин закроет тему, мне в поста-
новке оперной места нет. Добрый мой пан, положите побольше крему, это мог
быть совсем не плохой балет.
Мосты и туманы 7
Все любят сыр
Крошечка-ховрошечка знает – все барышни пишут стихи и играют на фор-
тепиано, читают Гегеля за чашкой мокко, пыль стирают пером павлина, видят
в себе спасителя, видят в себе тирана, прохожие дарят им отчество и высыха-
ет глина. Крошечка-ховрошечка знает – Плиний был много старше, когда зола
из Везувия метром легла на спину, я научусь писать, от любви в этом плотном
марше сорок нот, и продайте, доктор, еще стрихнину. Нет, у вас нет рецепта, идите-ка вы домой, поспите часок-другой, посмотрите «Морену-Клару», сер-