твой автор, выбрав тебя, подкладку не распорол, тысячу зол из дарованных
кем-то свыше носишь в кармане, и счастье глядит на нас, и красный атлас на
солнце горит, от шарфа тень накрывает город, какой-то Грасс, и на какой-то
place играет Шопена арфа.
16
Осиные гнезда
Провинциальный граф К. едет в столицу империи на рассмотрение тяжбы, везет чемодан солений, полное собрание Горация in quarto в веленевом пере-
плете, его останавливают, забирают крепостную девицу Глашу, конечно, Гора-
ций – гений, но что вы, забыли, в какой вы стране живете? «Я, признаться, со-
всем не люблю Россию», - размышляет К., - «ты, Глаша, и взоры скромны, изъя-
ны походки, свои движения неказисты держи при себе, мы уже проезжаем Ром-
ны, за нами бегут контролеры и гимназисты». Граф К. въезжает в столицу им-
перии, империал, курносо блеснув на ладони, ложится в карман околоточного, подача – самое главное в тексте, задайте еще им проса, точнее, овса, ну что же
я, сам ничего не знача, привез тебя в каменный город, оставил у лавки винной, пошел искать присутствие и заплутал, конечно, к тебе подошел император, ска-
зал: «Ты сама с повинной пришла сюда, наше движение будет отнюдь не вечно».
В противовес движению граф К. со своею пьесой из присутствия в кандалах от-
правлен в предместия Сахалина. «Я, признаться, тоже не склонен любить Рос-
сию, на карте ее белесой бывают красные пятна, но всё это слишком длинно». В
середине пьесы у императора начинается приступ икоты, он достает платок ба-
тистовый и вытирает пену, из декораций выходит девушка и произносит: «Кто
ты, что-то знакомое видится, память куда я дену». К окончанию пьесы импера-
тор велит позвать вестового и вернуть графа К. с полдороги в предместия Саха-
лина. Граф К. говорит: «Разве я пожелаю злого далекому, ближнему, впрочем, уже долина, как-то цветут виноградники, жницы несут колосья, девушка в деко-
рациях мой монолог читает. Я бы остался с ней, никого не брось я, нужно на без-
ударные – только любовь узнает».
Осиные гнезда 17
Дублинские музыканты
«Вышел из дома в одиннадцать наш королевич Бова», - написано в рубри-
ке происшествий мелким и злым шрифтом, - “на улице он повстречал карету и
крысолова, и неизвестно, куда девался наш друг потом”. Отец семейства отло-
жит газету, выпив на завтрак кофе, ни за понюшку белого в Рейне окончил век.
“Милая-милая”, - он говорит продавщице Софе, - «тут проезжала карета, за нею
шли сто калек”. Один другого печальнее, в кинематограф, право, куда еще на-
правляться им в наш просвещенный век. А вы тут смотрите за угол, вам не нуж-