Неймдроппинг (Брагина) - страница 17
Дени и хорошая, впрочем, рента. Пуще огня бояться и пуще пепла,
пуще в ночи не тлеющего металла только того, что наша любовь
окрепла и никуда надолго не отпускала, разве что в ближний киоск,
где дешевле «Орбит», и станционный смотритель девице Ксенье
гладит плечо, и девицу слегка коробит, но марципаны слишком
сладки, варенье капает с ложечки в чай. Сколько ждали зиму, чтобы
зарыться покрепче под одеяло, и на подушки капать отныне гриму,
время, что есть, отличается слишком мало и от того, что не видимо
глазом чутким из-под земли какой-нибудь землеройки (было тепло,
научились смеяться шуткам и записались на курсы шитья и кройки,
выбрали место, где быть сему граду полну и приходить с верблюдами
караванам, и под копиркой скрываться Большому Мольну), некие
тексты, что греют своим изъяном, столь же ценны, как и память твоя
дверная, к камню привязаны, с плеском на дно морское, входишь в
девятый круг, никого не зная, и закрывают на ночь депо тверское.
Неймдроппинг-2
Привозил ей шелка и пряности, говорил: «Спи, душа моя»,
невесомости, невозбранности, невозможности бытия ни к чему
теперь (любишь серенькой без попыток сойти за быт), заговором
на юность, керенкой всё на свете переболит. На земле только сны и
мельницы, только лесенки и мосты, лавром венчаны рукодельницы, а
тебе невдомек, что ты без печали изюма булочной будто горше еще к
весне, на пыли написала уличной mene tekel in vino ve…. Проходные
проходят, прочие и на прочерки не глядят, носят прочь кирпичи
рабочие, разливают по бочкам яд. У тебя есть душа и кончики
иссеченных душой волос, и кладут на бумагу пончик, и что еще
детям ты принес. Смерти нет, это всё из ряда ли выходящее кто куда,
ничему для себя не рада ли, красным красная борода, и детишкам
морошку красную, полдень близится на часах, приходи на поляну
ясную, пальцем в небо, лицом во прах.
***
Нам некуда больше стремиться, две жизни не виделся с ней, любовь
– перелетная птица, ямщик, нажимай на replay. Две жизни мечтаю о
малом, и песни, что пела нам мать, укрой нас своим одеялом, в большое
себя не собрать. Лелеял и холил, по холке давление сфер измерял, из
сена торчали иголки, не слишком ли бисер наш мал. Она и горда, и
прекрасна, и в тереме светлом живет, и жарит форель ежечасно, и
капает с веточки лёд. Пишу я вам, боле чего же, от боли, подобной
моей, какой-нибудь холод по коже, конверт, говорили, заклей, а я
не послушался, вышел на самый трескучий мороз, и пение птичье