услышал с капелью весеннею слёз, и из лесу вышел на стрежень,
качая седой бородой, наш батюшка, луг его Бежин, опять повышают
надой. Нам некуда больше стремиться, сидим, распиваем в лесу, и
море февральское снится, и птицу в конверте несу, и в терем тот нет
ему ходу, и даже совсем никому – мы зря узнавали погоду на тихую
36
зиму в Крыму.
***
37
Свой органайзер выкупил, четверг ли, один корвет отправлен на
Ямал, мой старший брат учился в Гейдельберге и на латыни шибко
понимал. Теперь ему из захолустий прочих о превращениях отчеты
шлют, он нанимает нянек и рабочих, гудочников – надежду на уют
не потерял еще, влачит покуда любовь, как замусоленный шлафрок,
мануфактурных черепков посуда в век просвещения идет не впрок,
и смс придет «Чудит наш барин, сегодня школа, завтра verbatim,
выносят пепел из господских спален, забвения процесс необратим».
Свой органайзер выкупил, в закладе лежал три года и четыре дня,
три луидора получил от дяди по завещанию, в стране ценя всего лишь
быт налаженный и реку, что мимо карт и ценностей течет, и ничего
не нужно человеку, а то, что нужно, здесь наперечет. И то, что яблоко
ценней Ньютона, известно всем со школьного двора, и зеленеет наших
знаний крона, теория прекрасна и сыра. Не удержать себя, побег за
благом закончится в начальной точке здесь, не перешло поместье по
бумагам, и не прошила плоть благая весть, что всё само куда-нибудь
прибудет и там себя баюкать будет всласть, кто в молоке утоп, и воду
студит, чтоб в молоко еще раз не упасть.
***
Вернули тебя спозаранку в любовные сети живой, предательски
вертят шарманку, и катишься вниз головой. Катиться ну что за
наука (катись и катись без труда), зависеть от скорости звука,
ночами играть в города, ночами для мягкого знака свой город опять
вспоминать, но все проиграли, однако, на что под подушкою прядь, на
что в медальоне щепотка, на что в мармеладе кольцо, и волны играют
нечетко, в косые проборы лицо. Не помню-не помню-не помню, а кто
вы такие теперь, построили здесь колокольню, забыли приделать
к ней дверь, стучишься, обрящешь по полной и в каждые двери
войдешь, доедешь до первопрестольной родной головою под ёж, и
все тебе прочат простое, бытийственных пряностей ряд, просторное
счастье в простое, огни никуда не горят. Простишь ли меня, чудо-юдо,
любимое чудо страны, за реки прозрачного флуда, где все запятые
равны. Простишь ли меня не за дело, всю ленту назад прокрутив, и
память тебя не задела, гостиничный аперитив.
***
Поля немотствуют, и пока затекут колени от черной весны, чадящей