— Это тоже не конец света. Орхой нам на следующий день притащил почти такой же.
— Мне бы твое спокойствие… А чучело крокодила? Это уже был просто вандализм…
— Но ты же сам не раз говорил, что интерес исследователя чреват неизбежными потерями.
— Да, но, во-первых, я ведь это не им говорил, а тебе! И к тому же, чтобы удовлетворить исследовательский интерес, не обязательно все разбирать на составные части.
— Но они потом все восстановили.
— Ага. Но не обошлось без твоей помощи. И в результате крокодил теперь фиолетовый в желтую полосочку.
— Ну… — развел руками Дариан.
— Но это все пустяки по сравнению с сегодняшним. Не знаю, как запас знаний, а степень их вредительности растет неуклонно… Нет, ты посмотри только! — И он опять взглянул на чистый лист пергамента с выражением глубочайшей скорби на лице.
— Не убивайся так, Канингем. От Гедеониуса осталось около тысячи рецептов.
— И это значит, что каждый из них можно уничтожать без сожаления?
— Нет, конечно. Но этот рецепт существует в большом количестве копий… А опыт, как это ни прискорбно, бывает только один — свой собственный. Они очень переживают. Не ругай их так безжалостно.
— Переживают… Не ругай… — ворчал Канингем, все же потихоньку остывая. — Разве я ругаю? Вот вечером появится наконец Кордис…
К крайней досаде на его лице добавилась еще и озабоченность.
— Боюсь, мы их не очень многому научили за этот месяц. Верилена, правда, хвалит их, говорит, что стараются, и в травоведении изрядно двинулись вперед. А вот в магии… Теоретическая часть неплохо идет, грех жаловаться, а с практикой что-то тяжеловато. Что и говорить, опыт в обращении с магией накапливается годами. Хорошо бы начинать с раннего возраста.
— А я так и не знаю, почему бабушка не учила меня с детства, — подала обиженный голос Наира, которой надоело стоять обруганной. Они, конечно, были виноваты, но все-таки — сколько можно…
Канингем помолчал, вспомнил свое данное еще два месяца назад обещание и, кажется, потихоньку начал переменять гнев на милость. Ведь и правда обещал… Бывают такие вещи, о которых совсем не хочется говорить. И не только ему. Сама Мирина ведь так ничего ей и не рассказала. Он посмотрел на девушку, решаясь на трудный разговор. Когда-нибудь, рано или поздно, все равно придется объяснять.
— Почему? — помедлил еще секунду и, наконец, ответил ей, тяжело роняя слова. — Потому что здесь, в Драконовых горах, погиб Йорн, твой отец, и была смертельно ранена Анна… — он вздохнул. — Долгое время Мирина была уверена, что сумеет удержать тебя от чародейства и от знакомства с Драконовыми горами. И только последние два-три года начала понимать, что судьбы у человека не отнимешь. Смерти дочери она так и не смогла пережить, оттого, наверное, и умерла так рано (семьдесят два года — разве это для ведьмы срок). И никогда о ней ни с кем не говорила. Не могла. Даже когда прошло уже много времени, она примерно раз в полгода обещала мне, что поговорит с тобой, расскажет тебе все, ведь ты-то должна знать о судьбе родителей… А тебе так ничего и не рассказала. Так?