– Доброе утро, Михаил Петрович, – поздоровалась я. Мишаней Коновалова называла только травести-пенсионерка Мария Германовна, остальные держали это в уме, а вслух соблюдали уважительное обращение. Как-никак герой, как-никак комнату отдал и разоружил повстанцев Сухомятко и Кунцевичей.
– Доброе утро, Сонюшка, – поздоровался «Мишаня». – Чай будешь?
– Спасибо, я кофейку растворимого.
– Вредное оно, – сказал сосед. – Переходи на зеленый чай, очень рекомендую.
Несмотря на все уважение, троцкисты считали Мишаню чем-то вроде квартирного юродивого. Мужику не более сорока пяти, а он уже справку из дурки приобрел. И не по здоровью врожденному, а по благоприобретенному сдвигу. Все троцкисты знали о причинах, сдвинувших Мишаню с нормальных рельсов, и очень жалели. Если вкратце изложить историю его сумасшествия, то звучит она так.
Жил был в Питере нормальный мастеровой Михаил Петрович. Жил с женой в приличной двухкомнатной квартире, по будням ходил на работу на завод, в выходные ездил с двумя приятелями на рыбалку.
Первый приятель увел у Михаила Петровича жену. Подло, тихо и незаметно. Приходит как-то Мишаня с работы домой, а там уже чемоданы собраны и сидят на них жена и лучший друг. Глаза прячут.
– Ты прости нас, Миша, – сказал приятель. – Так получилось.
Проводил Мишаня бывшего друга и бывшую жену за дверь и запил горькую. Да не один запил, второго лучшего друга позвал.
Пили, пили приятели до тех пор, пока не очнулся Мишаня над договором о купле-продаже родного жилища. Каким-то чудом удалось мастеровому извернуться и не оказаться вовсе на улице. Выбил Мишаня из черных риэлтеров ключи от комнаты-коммуналки в губернском городе. И теперь не верит никому.
Пить не бросил, привык от безысходности, но ни одного приятеля в дом не заводит. Запирается в комнате и хлещет в одиночестве.
На почве недоверия к окружающим завел в квартире пропускную систему. «Вы к кому? Вы зачем?» Даже глазок в собственную комнатную дверь врезал, без предварительного осмотра и расспросов даже участковому не откроет. Так испуган человек всеобщим предательством.
– У тебя гость, Софьюшка? – тихо поинтересовался Михаил Петрович.
Я аж воздухом подавилась. Наверное, Туполев слишком громко жаловался на судьбу-злодейку.
– Да.
– Дело оно, конечно, молодое, – скукожился на табурете мужик, которому по возрасту самый бес в ребро. – Но смотри, к себе не прописывай…
Я пообещала, что ни за что этого не сделаю, налила воды в электрический чайник и унесла его к себе в комнату.
Кирилл поставил стул напротив окна, расправил в тюле маленькую щелку и сидел, наблюдая за подъездом дома напротив. Даже со спины было заметно, что никаких светлых чувств вид дома в нем не вызывал.