Большую часть забора Анны Дмитриевны давно растащили на доски. Крыша дома рухнула, и в комнатах стояли серые сугробы. Я обогнула угол дома и по скользкому осевшему насту докатила коляску до ледника. Ржавый замок продолжал висеть в скобах; выдавив кончик ножа из пакета, я подцепила им железную пластину и легко, вместе с двумя шурупами, отодрала ее от трухлявого косяка.
Узкие, кирпичные и довольно новые ступени, вели в глубь темного подземелья. Я подхватила тело под мышки и волоком, почти теряя сознание от усталости, стащила его вниз до плотно утрамбованного земляного пола.
Желтый луч фонаря подрагивал в трясущихся руках, бегал по стенам, обшитым старым, сухим деревом, по полу без единого признака влаги, в леднике я искала собственно лед. Но его не было, ни единой снежинки или льдинки не было на полу ледника.
– Ненормальная, – громко сказала я сама себе, и пар клубами вырвался изо рта под луч фонарика. – А кто его сюда затащит, этот лед?
Я пристроила фонарь на старый ящик и подошла к Кириллу.
– Прости, – сказала и наклонилась. Я одернула на нем пальто, скрестила на груди тяжелые руки и, прощаясь, прошептала: – Ты здесь ненадолго. День, максимум два. Обещаю.
Поднимаясь наверх, я опиралась о сухие доски стен, казалось, отпусти опору на миг, – и я скачусь вниз, и не найду сил подняться. Тяжелая свинцовая усталость сковывала движения, но я карабкалась вверх, думая о том, как много надо еще сделать. Надо дойти до дома, отмыть колеса коляски в чистом снегу, обтереть насухо и как-то, не знаю как, но дотащить коляску до крюка в прихожей и взгромоздить наверх. Надо избавиться от ножа, вещей и пледа – не потому, что ворсинки от пледа остались на пальто Кирилла, коляске Марии Германовны и смогут навести на меня, как на владелицу, я просто не смогу больше его видеть. Любимый, теплый и пушистый плед вызывал тошнотворное отвращение. Он словно саваном служил.
По дороге домой я нашла канализационный люк с решеткой и выбросила туда нож. Плед, рубашки и джемпер Кирилла оставила у самой частопосещаемой бомжами помойки, коляску волокла по самым глубоким и грязным лужам – не только дождь, но и грязь смывает все следы.
Остатка сил хватило только на то, что бы решить вопрос с коляской, – колеса повисли у входа в квартиру чистые и сухие. Резиновые сапоги, которые прежде я собиралась отнести на улицу и зашвырнуть в кусты, я только сполоснула и засунула на дно коробки с обувью соседей Сухомятко. У этих запасливых товарищей столько различной резиновой обуви всех размеров, что даже если обнаружиться одна лишняя пара, то реального удивления не получиться. Так оно и было, подумают Сухомятко и приберут сапожки.