Удовольствия перекрывали боль, да и та приносила Лешеку небывалое наслаждение. Сестры стонали, стонал помолодевший, набравшийся мужской удали старик, и только его сын Зибор, схватившись за голову, наблюдал сквозь прореху в амбарной стене, как его старик отец, обратившись в козлоногую тварь, танцует вокруг котла, хлещет себя по спине вожжами, бросает в котел всю ту дрянь, что притащил с собой ублюдок Вит. Зибор не мог пошевелиться, Зибора заставили смотреть, и таким было для него наказание за то, что он пренебрег любовью Царицы.
Лешек закричал. Тело старика задрожало, и он, обмякнув, упал на пол.
– Я больше не могу, – простонал он. – Сестрички, меня больше не хватит на вас.
Прекрасные и ненасытные девы парили над стремительно покрывающимся копотью котлом, манили его, лаская себя.
– Возьми нас, – шептали желтоглазые твари, – каждую.
В ту ночь Отец Переправы проявил сострадание к Зибору, подарив парню безумие. Зибор увидел, но не понял увиденного. Несчастный не запомнил, как его родной отец сношает подвешенного под потолком хряка.
В ту ночь Царица назвала Лешеку свое имя, тем самым закончив приготовление Материнского Молока.
Часть 4
Жатва
Глава 1
Утренний туман смешался с дымом, и вместе они стелились вдоль берегов Хельги.
Чертыхаясь и проклиная все на свете, Горст зашел в воду. Где-то здесь он видел лодку, оставленную безумным стариком, который теперь всего-навсего остывший мертвец, лежащий близ собственноручно вырытой смрадной ямы. Ноги вязли в иле, сапоги напивались ледяной воды, но все это было не важно. Лесной пожар не унимался, но и это было не существенно. Единственное, что занимало мысли старшего выжлятника – связанный человек на противоположном берегу. Глаза Горста слезились и, по правде сказать, им не помешал бы отдых.
– Рейн! – прокричал он. – Рейн, ты живой?
Ответа не последовало, и, выругавшись, выжлятник продолжил поиски лодки.
Старший выжлятник с трудом держался на ногах. Прежде он и подумать не мог, что способен бегать на столь внушительные дистанции, но, услышав исполненный ужасом крик, доносившийся со стороны полыхающего пролеска, Горст не мог думать ни о чем, кроме своих людей, и всякий раз, стоило ветру донести до его слуха человеческий вой, забывал об усталости. Спотыкаясь и разбивая локти, он бежал. Бежал в час, когда солнце расшило золотой нитью контур горизонта, бежал, когда уже, казалось, не мог бежать. Он не молил Отца Переправы о силах, он требовал у Отца Переправы сил, и его требование, очевидно, дошло до адресата.
– Вот ты где, сука, – выдохнул Горст, глядя на спрятанную в зарослях камыша лодку, – попалась.