Когда я проснулась, я поняла, что совершила ошибку. Неизвестно в чем, но ошибку. Но маму я по-прежнему оставлять не собиралась.
Когда мы поженились, свекровь три месяца ходила в гости ко всем своим знакомым и плакала там. Через три месяца мы не могли пройти по городу, потому что каждый встреченный человек знал о том, как несчастна свекровь и считал своим долгом дать наказ мужу на бросать мать.
Жаль, никто не сказал бросить ее в терновый куст.
Итак, мы вышли в мир с лежащим на нас долгом не оставлять родителей. Мы несли его прилежно, и думали, что наше присутствие действительно помогает родителям не чувствовать себя одинокими.
Когда мы приняли решение уехать, оно было продиктовано нашими личными потребностями. Мы очень боялись, что наш отъезд заставит родителей страдать. Мы предполагали, что нужно будет утешить их тем, что через годик другой мы сможем сделать так, что они смогут подолгу гостить у нас.
Моя мама всю жизнь (именно так, всю жизнь) твердила мне: «Моя жизнь там, где мои дети.»
Я не могла не учитывать этого обстоятельства. Муж не мог не учитывать, что остался по сути единственным родственником у свекрови.
На нас лежала воспитанная с детства ответственность.
Но когда новость об отъезде была озвучена – страданий не было. От свекрови было снисходительное недоумение: а что вы, здесь не можете добиться успеха, думаете на новом месте у вас получится? Что, есть от чего бежать? Опять вы ничего не можете довести до конца, умные люди с насиженного места не срываются. Думаете, там вас кто-то ждет? Ну съездите-съездите, наплачетесь!
Моя мама горько говорила – какое теперь тебе до нас дело, раз уж ты решила бросить родину навсегда…
Про внучку никто не помнил. Или не верил. А мы тихо начинали осознавать, что себя спасаем в этой ситуации наравне с дочерью.
Тем не менее, они настаивали на том, чтобы устроить прощальную встречу. Им очень важно было это, проводить непутевых детей, как и полагается хорошим родителям. К тому времени у меня уже голова лопалась от этого дуализма.
Когда мы выехали, с каждым километром мой душа расцветала. Это было незнакомое мне чувство. Похожее на любовь. Отдаление от родителей, любящих нас всем своим… чем же они нас все же любили? – ощущалось на физическом уровне.
Я находила радость в том, чтобы начинать с нуля. В том, чтобы терпеть тяготы неустроенности и быта. Чтобы общаться с миром без контроля мамы. У нас появлялись друзья, которых моя мама не имела возможности увидеть. Она не могла их оценить, так же как не могла оценить мою мебель, выбранную мной для детей школу, сшитую мной новую юбку или пиццерию, в которой мы отмечали день рождения.