Бегом от токсичных родителей (Миллер) - страница 40

Я решительно сказала, что наверно сейчас уже поздно этим заниматься. Сейчас дикие мысли лезут в голову. Но потому ли она категорически протестовала против рождения мной детей, что я тогда не согласилась?

Я не чувствовала тогда, что меня рекрутировали в чужую жизнь.

А была ли я вправе высказывать свое мнение? А была ли она вправе обращаться ко мне с таким вопросом?

Все наоборот

«Я всегда звала тебя «мой маленький», а сына «моя хорошая». Наверно я подсознательно ждала сначала мальчика, а потом девочку.»

Наверно. Иначе невозможно объяснить, почему она во мне воспитывала твердый характер и готовность отказаться от любого желания, а все желания сына удовлетворяла в любом объеме. Я была ее опорой, а он отрадой. Все наоборот.

Она наряжала мальчика и учила девочку обходиться минимумом. Она была с девочкой требовательной, а к мальчику снисходительной. Она защищала мальчика в школе, а девочку учила разбираться самой с любыми вопросами.

Там, где меня учили отказывать себе – брата учили не отказывать. Там, где меня приучали есть тот суп, который готов, брату лепили пельмени из свежемолотого фарша из свежекупленного мяса по его запросу. Там, где я была приучена растягивать новогодний подарок до 8 Марта – брату покупалась коробка Киндерсюрпризов.

Такое бывает.

На мой вопрос – почему вдруг через 10 лет она заняла прямо противоположную позицию в воспитании детей (а это была именно позиция) – она ответила – ну а что ты хочешь от меня? Я стала старше, мягче, и теперь думаю, что с ребенком нужно обращаться не как со взрослым, а ЛЮБИТЬ его в первую очередь.

Меня при этом продолжали выращивать стоиком.

А потом, уже годам к 20 – маме захотелось увидеть во мне маленькую девочку. «Ты выросла, а я с тобой не нанянчилась! Скоро замуж выйдешь и маленькой уже не побудешь».

Мама продавала мне идею как благо. Она все свои потребности преподносила как благо для меня. Лягушачья шкурка была мне мала. Мои жизненные интересы и потребности совершенно не соответствовали тому образу в маминой голове, который она желала воплотить.

Это был настоящий регресс. Постеры голливудских актеров на стене. Хвостики на голове. Полнейший наив. Вместо того, чтобы учить дополнительно языки, как делали многие мои однокурсники, посещать вечеринки и клубы, я сидела дома с родителями – потому что «девочки из приличных семей сидят дома и не шарятся по ночи». Да, девочки сидят дома – в пятнадцать лет! Но не в двадцать. Она по-прежнему должна была быть в курсе всех моих дел и отношений с молодыми людьми – нравится ли он мне, будет ли между нами что-то, и когда. Она поощряла мое поведение неопытной восьмиклассницы – от которого в шок приходили знакомые, и морщила нос, если я вела себя рационально – будто тебе тридцать лет и ты все уже в жизни повидала. Ей нужна была дочь-подросток. Причем очень странный подросток.