— Конечно, — кивнула Варвара и горделиво развернула плечи. — Это же мой рецепт был. Всесоюзный!
— Вот и хорошо! Значит, договорились? А по итогам года мы Вас премируем. Медаль обязательно и звание ветерана труда. Сколько пенсия у вас сейчас? Поднимем! Может у вас какие-то личные просьбы будут? Автомобиль? «Волга» или «Жигули»? Квартира?
Он шевельнул пальцами, и ему тут же вложили в руку блокнотик и золоченый карандаш.
— Да не надо мне ничего, — раздраженно отмахнулась Варвара. — Всё у меня есть! Я же не ради денег работаю, а ради страны нашей.
Она грозно оглядела гостей; никто её взгляда не выдержать не мог — отворачивались, ежились, чаем давились.
— Всё сделаем, как положено, Михаил Юрьевич! — Варвара стукнула кулаком по столу, и гости вздрогнули. — Мы их научим — Родину любить!..
Припадочная Метрёна уже в феврале знала, что в июне начнется война. Так и сказала всем собравшимся у сельмага, что двадцать второго числа, под самое утро, станут немецкие бомбы на людей падать, а по земле, будто берменные паучихи, поползут железные чушки с белыми крестами. Мужики помрачнели: Матрёна зря слова не скажет. Что бы там в газетах ни писали, но раз припадочная сказала, значит всё по еённому и выйдет.
Так всё и вышло.
Ходили потом к припадочной Матрене и мужики, и бабы; спрашивали, когда война кончится, да что со всеми будет. Только молчала Матрёна, лишь глазами кривыми страшно крутила, да зубами скрипела, будто совсем ей худо было.
Одному Коле Жухову слово сказала, хоть и не просил он её об этом.
— Уйдешь, Коля, на войну, когда жена тебе двойню родит. Сам на войне не умрешь, но их всех потеряешь…
Крепко вцепилась припадочная в Колю; как ни старался он её стряхнуть, а она всё висла на нём и вещала страшное:
— Ни пуля, ни штык вражеский тебя не убьют. Но не будет нашей победы, Коля. Все умрем. Один ты жить останешься. Ни народу не станет, ни страны. Всё Гитлер проклятый пожжет, всё изведет под самый корень!
Никому ничего не сказал тогда Коля. А на фронт ушел в тот же день, когда жена родила ему двойню: мальчика Иваном назвали, а девочку — Варей. Ни увидеть, ни поцеловать он их не успел. Так и воевал почти год, детей родных не зная. Это потом, в отступлении, догнала его крохотная фотокарточка с синим клеймом понизу, да с въевшейся в оборот надписью, химическим карандашом сделанной: «Нашему защитнику папуле».
Плакал Коля, на ту карточку глядючи, те слова читая.
У сердца её хранил, в медном портсигаре.
И каждый день, каждый час, каждую минуту боялся — а ну как матрёнино слово уже исполнилось?! Ну как всё, что у него теперь есть, — только эта вот фотография?!