И никто, кажется, не видел, как в три часа ночи на чистом звездном небе при полной луне вдруг появилась низкая тяжелая туча, как в считанные минуты она набрякла и расползлась, и в брюхе её засверкали зарницы, похожие на огненных червей — некоторые из них прорывались наружу, вонзались в кладбищенскую землю — в свежие могилы.
Не прошло и часа — странная гроза стихла. Туча растворилась, словно дым, так ни капли и не пролив. Погасли призрачные огни на могильных крестах.
Еще минута-другая — и горячая земля вздохнула, зашевелилась. Покосились ограды, полопались могильные плиты, с треском завалилась огромная береза, и лопнул старый дуб.
А потом накренился, повернулся и выворотился из земли сваренный из старых рессор крест. И словно бы пасть в могиле открылась — черная глотка с обломками гробовых досок вместо зубов.
И там — в глотке этой — ворочался кто-то.
Выбирался…
* * *
Рано утром, когда петухи только голоса пробовали, в окно постучали.
Дед спал чутко, как все старики, поэтому глаза открыл сразу, но не сразу понял, что его разбудило.
Через минуту стук повторился — кто-то шлепал по стеклу ладонью; стекло дребезжало, будто жаловалось.
Дед спустил больные ноги на пол, сунул их в валенки. Поднялся, кряхтя, за спинку кровати цепляясь. Постоял, выжидая, привыкая к боли.
— Что там, батя? — тихо, чтоб не потревожить детей, спросил взрослый сын.
— Спите, — махнул рукой старик.
Он отдернул занавеску, выглянул в окошко, но ничего не разглядел в тумане.
С улицы опять стукнули — теперь на крыльце.
— Спите, — повторил дед и, взяв берданку, похромал в сени.
Уличная дверь была заперта. Старик потоптался перед ней, слыша какие-то звуки, спросил тихо, почти прошептал:
— Кто там?
— Это я. Открывай.
Голос был знакомый, только вот чей — дед спросонок вспомнить не мог.
— Ты, что ли, Михалыч?
— Открывай, я на минутку всего, — отозвались из-за двери.
Старик сдвинул щеколду:
— Ну, чего тебе? Похмелиться пришел? Нашел тоже время…
Черная фигура, окутанная туманом, шагнула на порог. Пахнуло землей и сыростью, повеяло холодом.
— Михалыч?
Нет, это был не сосед.
В дверном проеме стоял солдат — тот самый, которого они похоронили, на чьих поминках кутью ели и самогоном запивали.
— Ну вот и свиделись, хозяин.
Берданка выпала из дрожащей руки.
— Ты… Ты…
— Не ждал? Так ведь я за платой своей пришел. Где вы её спрятали? Под печкой? А вещи мои собрали, как я велел?
— Ты же умер! — выдохнул старик.
— Три года назад, — кивнул солдат. — Там, где я был, не осталось живых.
— Но ты убил упыря…
— А это часть моей работы. Вербовщик не остановился бы, пока вы все не оказались бы на кладбище. Поэтому первое, что делает поводырь — убивает вербовщика.