Врач поливал перекисью её кровоточащие царапины. И жидкость пузырилась и больно щипала. Потом он обрабатывал повреждения другой жидкостью, холодной и жёлтой, мазал мазью и крепко бинтовал. И все это время Сова стоял рядом, отвечал на бесконечные звонки, и Арина видела, как задерживался его цепкий взгляд на её обнажённых ногах. Врач даже не просил его выйти, видимо, считая их парой. А Сова и не собирался выходить.
Честно говоря, царапины оказались пустяковыми. Случалось Арине в детстве сбивать колени и посильнее. Но врач честно отработал свой гонорар. И бинтов не пожалел — ноги едва сгибались. Арина с трудом шла и чувствовала себя на собственных ногах как на ходулях.
— Ты не обязан со мной и дальше нянчится, — сказала она в вестибюле. — Просто вызови мне такси.
— О, нет, нет! Ещё как обязан! Родная мать не должна о тебе так заботиться, как я.
И он приобнял её за талию.
— Андрей, это всего лишь царапины!
Она мягко отстранилась. Знал бы он, какими шрамами покрыто её сердце из-за него!
— Ты же, наверно, даже поесть не успела. Я обязан тебя накормить.
— Я успела. И я не голодна. А ещё мне пора на работу.
— Вот я идиот! — Он протянул ей свой телефон. — Предупреди на работе, что задерживаешься по уважительной причине. Наверно, справку надо выписать?
Он оглянулся, намереваясь, видимо, вернуться за справкой.
— Не надо справку! — Арина проигнорировала телефон, схватила его за руку, и он внимательно посмотрел на неё.
Как много она бы отдала за этот взгляд восемь лет назад. Чтобы он вот так вглядывался в её лицо. Тогда он случайно налетел на неё возле детской площадки.
— Что-то я слишком часто вижу этот рюкзак. Сделай милость, не крутись под ногами, — сказал он недовольно.
Анфиса, в конце концов посвящённая в её тайну, попыталась возразить.
— Я сказал, чтобы я вас обеих больше здесь не видел, — и смерил презрительным взглядом Анфису.
С того дня Арина именно так и делала. Скрывалась от него, пряталась. Меняла рюкзаки, цвет волос, одежду. Она превратилась в невидимку. Но перестать его преследовать было выше её сил.
— Ну, как хочешь. — Сейчас он не убрал её руку, а наоборот, даже положил на неё сверху свою горячую ладонь. — Давай, я отвезу тебя домой!
Тогда, в школе, она знала о нем всё. Наклон его почерка, размер его обуви, запах его шампуня. Он занимался лёгкой атлетикой и дома у него жил ручной хорёк. И однажды она целый час просидела с ним рядом в актовом зале на каком-то скучнейшем мероприятии. Она не помнила, чему посвящалось это сборище школьников, но точно помнила, как он нетерпеливо ёрзал, больно задел её локтем и в тот раз даже извинился.