— Жаксы буханка! — сказал парень, поднеся её чуть ли не к самому моему носу.
— Поскачем вон к тому камню! — решительно сказал я, сглотнув слюну.
— Отэ жаксы! Очень хорошо! — повеселел парень и спрятал свою буханку обратно в мешок, завязав его аккуратно.
«Напрасно завязываешь! — подумал я. — Придётся тебе её снова доставать. Моя это буханка!»
Мы поставили наших лошадей голова к голове, хвостами к солнцу, так что синие тени покрыли траву впереди нас. Дул ветер, и казалось, что тени в траве шевелятся. Казах рядом сидел в седле, а я на голой спине СУЛ, но это меня не беспокоило — я уже привык без седла. Я боялся только одного: как бы СУЛ не споткнулась и не упала...
Перед нами лежала пёстрая от цветов долина, с красными разливами отцветающих тюльпанов, а там, вдали, в узком конце её, зажатом серыми склонами сопок, белел высокий круглый камень. Его я и назначил финишем.
Казах сощурил свои и без того узкие глаза под толстыми веками, взглянул на меня со сдерживаемой страстью...
— Давай! — прошептал я.
Парень взвизгнул — это было что-то непонятное мне, — и мы понеслись...
Он сразу вырвался вперёд, шагов на десять, — его конь шёл рысью. А СУЛ сразу перешла в галоп — так ей было легче поднимать ноги. Я прижался щекой к её шее, слившись с СУЛ в один мчащийся ком. Я вовсе не понукал её, мне это было ни к чему! Я думал только об одном: чтоб она поднимала ноги. Я крикнул ей об этом несколько раз, просто чтоб помнила. А казах, наверно, подумал, что я её подгоняю, — он-то действительно подгонял своего коня, взмахивая, как птица, локтями, и всё время колотил коня каблуками сапог. Наконец его конь тоже перешёл в галоп. Но тут-то он и начал отставать!
Мы с СУЛ быстро нагнали его и стали медленно обгонять. Помню напряжённое лицо казаха, проплывшее мимо. Парень что-то орал, его конь высоко поднимал тонкие белые ноги, делая вид, что выпрыгивает из кожи, а СУЛ действительно выпрыгивала из кожи! Она стала совсем мокрой, я слышал, как бешено колотилось её большое сердце — и вдруг она споткнулась! Я закричал, чуть не слетев с неё, вне себя: «Но-о-ги-и!» — но она не упала. Она проскакала несколько шагов как-то боком, потом выровнялась и опять полетела на невидимых крыльях. Теперь я слышал только топот её копыт. Конь с пастухом остался далеко позади.
Я смотрел на белый камень впереди, он тоже казался мне конём, которого мы нагоняем.
Камень всё рос в моих глазах, всё рос и рос, я уже видел на его боках синие с красными прожилки. Вдруг он промелькнул где-то в стороне. Впереди остался пустой, облысевший склон сопки, а над нею, в небе, улыбающаяся Се- миз-Бугу.