Глава 12. Голос Кукловода
Имари вспыхивает радостью. На несколько мгновение из-под лиеннских тряпок и тяжелых деревянных украшений на меня смотрит прежняя, счастливая и бесконечно юная принцесса. Она тянет руки, шурша отполированными бусинами браслетов, и громко говорит по-эридански:
— Тиберий, ты — чудо! Я чуть со страху не умерла, когда нож увидела. Как ты удержал эту припадочную? Она чуть тебя не порезала!
— Киара, — поправляю я и жестами прошу успокоиться. — Называйте меня правильным именем, нэлла.
— Да перестань, — беззаботно отмахивается она. — Белый сброд нас не понимает. Ой, прости, ты тоже…
Слово «белый» она проглатывает и сконфуженно опускает взгляд. Этого я и боялась, открывая свою тайну. Имари — не разведчик. Сильный стресс — и забывает все на свете. Но еще хуже, когда, кажется, что скрываться уже незачем. Отчаявшись, ты срываешь маскировку в шаге от спасения. Нельзя так, шанс есть всегда. Маску носят до самого конца. Урок Наилия я хорошо усвоила.
— Нас слышат, — киваю я за дверь. — Даже если рядом с вами говорят по-лиеннски, это не значит, что эриданский никто не понимает. Великий вождь, его мать…
— Рагнар, — перебивает принцесса, — ничего великого я в нем не вижу.
— Остий Вир, — продолжаю я, не обращая внимания на выпад. — По дворцу вашего отца ходили цзы’дарийские кроты в одежде слуг. Вы думаете, в деревне Рагнара их нет? С каких пор вы забыли об осторожности?
Имари обиженно прикусывает губу, но спину держит прямо. Дочери короля неприятно, когда её отчитывают. Будь я настоящей служанкой, давно бы плетей получила, а Тиберий хоть и мальчишка, но военный при исполнении. Единственный, кто защищает её, и тонкой нитью тянется к прошлому.
— Извини, — шепчет она, еще сильнее выпрямляя спину. Звонкая радость ребенка в ней меркнет, принцесса прячется обратно в панцирь. Жаль, что так быстро, теперь тяжелее разговаривать. Надменная дочь короля не послушает даже своего спасителя. Сейчас вспомнит, что может приказывать. — Киара, переведи мне тогда, о чем тут говорили. Если это не военная тайна, разумеется.
— Я лучше напишу, — отвечаю ей и оглядываюсь в поисках хоть чего-нибудь, пригодного для рисования.
Можно ножом на деревянных стенах слова вырезать, но потом их не получится стереть, я а хочу оставить разговор конфиденциальным. Найти бы уголь или кусочек мела. Жаль, здесь не стоят горшки с цветами. Землей тоже можно писать. Вернее, рассыпать по полу, и пальцем чертить в ней буквы. На карандаш и листок бумаги я не рассчитываю. Такой удачи не будет. Разве что забытая кем-то из свиты косметика. Рисуют же ею на лице.