— Нож убери, Уннар-заш.
— Ты и меня узнал, — сухо отметил Уннар, — и теперь знаешь, что я жив.
— Да, и это приятный сюрприз, поскольку тот, кто тебя убивал, всем растрепал по пьяни о своих подвигах.
— Он еще жив? — Уннар поднял бровь, — я полагаю, что убить его — мое право.
— Да жив, жив, — Зима покачал головой, — что ему станется. Спрашивай, что ты хотел узнать.
— А цена?
Зима ухмыльнулся и, особо не раздумывая, ткнул пальцем в Лиссу.
— Она. Я и мои братья хотим ее попробовать. А потом вернем, заберешь.
— Нет.
Альбинос пожал плечами.
— Почему? Поделишься наложницей, отвечу на все твои вопросы. Она ведь… как та, которую привозили в Иллерон и продали здесь… Ты даже знаком с покупателем, Уннар-заш. Разве эта информация не стоит того, чтобы поделиться девкой? Она — рабыня, и наверняка до тебя ее отымело не меньше десятка мужчин.
Уннар покосился на Лиссу. Ее глаза вновь превратились в колючее стекло, и он понял, что еще немного — и она начнет убивать, тем самым перечеркивая все шансы выудить нужные сведения из крысиного князя. Уннар невольно облизнул пересохшие вдруг губы. И, вздохнув, решился — невзирая на последствия.
— Она не наложница, Зима. Я взял ее в жены в храме Двенадцати. Ты знаешь, что бывает с теми, кто идет против воли Полночных.
Зима усмехнулся, сплюнул на пол. Не верил, похоже.
— Поклянись двенадцатью полуночными духами, что это правда, — с ухмылкой произнес крысиный князь. Его подручные угрожающе надвинулись, готовые в любой миг выхватить оружие.
— Клянусь. Двенадцатью духами полночного царства, что взял перед их ликами эту женщину в жены, — деревянным голосом ответил Уннар.
— Хорошо, — внезапно согласился Зима, — раз так, то я ничего с тебя не возьму, Уннар-заш.
Он сделал знак сопровождающим, и те выскользнули за дверь. Альбинос огляделся в поисках стула, но такового не увидел, а потому остался стоять посреди тесной комнаты.
— Тот, кто тебя предал, сейчас находится в «Глубокой норе». Тонкую женщину купил сиятельный Мер-даланн. Это все, что ты хотел знать?
— Да, — ответил Уннар.
Наверное, стоило рассыпаться в благодарностях, но у него просто не хватило сил. То, что было только что сказано — и то, что было сделано — вот что являлось настоящим святотатством, печать которого теперь последует за ним в полночное царство.
— Я бы хотел заплатить тебе, — кое-как проскрипел Уннар, — я отдам все деньги, которые у меня есть сейчас.
— Мне не нужны деньги проклятого, — с загадочной улыбкой ответил альбинос, — мне своих хватает.
Не прощаясь, он развернулся на каблуках и вышел, аккуратно притворив за собой дверь. Уннар медленно опустился на край кровати.